Лилия Касмасова - Инферняня (СИ)

После того, как Томас упал, я подвинулась к борту, и теперь держалась за него. Но все равно, тележка то резко подпрыгивала вверх и я сползала с сиденья к Томасу, то она проваливалась в какое‑то небесное болото и я превращалась в гимнастку, знаете, когда они держатся руками за перекладину, а ноги их выписывают кульбиты сами по себе.

А потом мы остановились. Мои уставшие руки выпустили борт и я свалилась на то место, где до этого на полу сидел Томас, но сейчас он, к счастью, распластался впереди на стенке, так что мы оба остались невредимы.

Я со стоном подняла голову, села.

— Что случилось? — спросила я Томаса.

Кони, остановившиеся неподалеку, с шумом вентилятора махали крыльями, как будто бы хотели привлечь наше внимание, и мотали головами, словно указывая куда‑то. В той стороне я увидела только туман. Вернее, как бы большой холм из тумана.

— Спасибо! — отлепившись от досок, крикнул лошадкам Томас.

Они сложили крылья и ринулись вниз, как стрелы. Я свесилась из тележки, чтобы посмотреть… и увидела и услышала Вивиан — она висела, из последних сил цепляясь за колесо тележки и тихонько пищала:

— Помоги — те…

— Томас! — закричала я, — скорее!

А сама схватила Вивиан за одну руку и потащила на себя, и вдруг почувствовала, что вываливаюсь из тележки. И улетели бы мы с Вивиан вниз вслед за лошадками, но совсем в другом стиле — в стиле летящего с небоскреба несчастного бизнесмена эпохи Великой Депрессии — но тут кто‑то схватил меня за талию и потянул обратно — Томас конечно.

Он тянул меня, я — Вивиан, и, наконец, все мы свалились на дно тележки.

Я одергивала уехавший куда‑то вбок длинный подол платья.

Вивиан плакала:

— И зачем только я поехала с вами? Вы безумцы!

— Куда кони полетели? — спросила я Томаса, вместо того, чтобы отвечать Вивиан.

— К поэтам. Чтобы вознести их на крыльях вдохновения, — улыбнулся Томас. — А мы прибыли.

Он легонько дернул за вожжи — шланг, и тележка, скрипнув колесами, двинулась в сторону туманного холма.

— Это гора Олимп? — с сомнением спросила я Томаса.

— Конечно нет, — ответил он.

— Ты вроде говорил, что они живут на горе Олимп, — сказала я.

— Да, — сказал Томас. — Так принято говорить. Вообще‑то — НАД горой Олимп.

Мы не поднялись на холм, а проехали сквозь туман. И очутились на прекрасной зеленой равнине: текла река, белые дома — одно- и двухэтажные — были разбросаны там и сям, паслись коровки и овцы. Единственное, что выбивалось из этого пейзажа — белоснежный, этажей в тысячу, небоскреб! Он стоял далеко, на другом краю села, но даже с такого расстояния выглядел ну очень высоким.

— Нам туда, — сказал Томас.

Здесь было светлее, чем внизу, на земле — почти как днем.

— А разве уже не ночь? — удивилась я.

— Ночь, — ответил Томас. — Но на Олимпе не бывает ночи. Всегда день. Я читал, облака как‑то по — особенному здесь отражают свет…

Где‑то за холмами, далеко за небоскребом, похоже, только закатилось солнце. И небо над зданием отливало розовым.

Неожиданно перед нами неизвестно откуда появились два дородных детины метра по два ростом, в доспехах каких‑то несерьезно — нелепых: они сияли, как золотые, все были в разноцветных камешках и еще по низу и по рукавам украшены перьями. Ой, да это же вовсе не детины — мужчины! Это же тетки — в доспехах!

— Оры, — тихо произнес Томас.

Оры не рявкнули „Стоять“ или „Ваш пропуск“ или „Катитесь вон отсюда, мерзавцы!“, они пропели оперным сопрано:

— Оставьте ваше транспортное средство здесь.

Томас кивнул, слез с тележки и помог спуститься нам.

— Мы пешком до туда потащимся? — завопила Вивиан.

— Да, — только и ответил Томас.

И пошел вперед, по направлению к домикам. Я направилась за ним — каблуки просто вкапывались в землю при каждом шаге, я сняла туфли и взяла их в руки. Ух ты! Травка была мягкой — премягкой, а земля — будто прогретой солнцем.

Вивиан туфли не сняла, а потому тащилась позади, с трудом переставляя ноги.

— Почему нас даже не спросили, к кому мы, кто мы, и все такое, — удивлялась я.

— А чего и кого им бояться? Они же боги, — сказал Томас.

— А налоговая? — предположила я.

— Думаешь, боги платят налоги? — сказал Томас.

— Ну… А что — не платят?

— А какому государству они, по — твоему, должны их платить?

— Не знаю. Какому захочется.

— Думаю, им не хочется, — сказал Томас.

— Значит, они несознательные, — сказала я.

— Еще какие несознательные, — вдруг сказала Вивиан.

— И потом, — сказал Томас. — Налоговой сюда никак не забраться.

Мы поравнялись с домиком, возле которого сушилось белье на веревке. Один конец веревки был привязан к опоре крыльца, другой — к покосившемуся столбику с большим табло из фанеры.

Сушились две простыни, две наволочки, и штук сто носков. Причем все они были полосатые. А когда мы приблизились, то увидели, что все они еще и дырявые — да непросто, а прямо‑таки изодраны в клочья!

— Хм, забавно, — сказал Томас. — И кто этот любитель дырявых полосатых носков?

На табличке аккуратно, с завитушками, было написано: „Кыш. Носки мои“. И все. Даже без подписи.

— Это кентавр Хирон, — сказала Вивиан. — Старый идиот. Он натягивает носки на копыта.

— Да?! — поразилась я. (Теперь понятно, почему они такие рваные!) — Но зачем?

— Для красоты, — пренебрежительно пожала плечами Вивиан.

— А может, у него копыта мерзнут, — предположила я.

— Или скользят по мрамору, — улыбнулся Томас.

— И где здесь мрамор? — развела я руками, показывая, что вокруг травка — муравка, вполне даже подходящая для копыт поверхность.

— Там, — кратко сказал Томас, показав рукой на небоскреб.

Который, между прочим, не приблизился ни на метр. Сколько же до него топать?!

— Кто пустит лошадь в здание? — сказала я.

— Кентавры — не лошади, они полулюди — полулошади, — сказал Томас.

— Все равно, — сказала я.

— А ходят они туда на работу, — сказал Томас.

Так вот почему вокруг ни души! Все на работе в этом небоскребе.

Эту догадку я высказала вслух.

— Нет, — сказал Томас. — У греческих богов ненормированный рабочий день, то есть, они приходят на работу в разное время…

— Да, — подтвердила Вивиан и добавила сердито: — Некоторым достаточно заглянуть туда минуты на три, а некоторые работают целыми сутками, ждешь их ждешь дома, как дура…

Это она, видимо, о чем‑то о своем.

— У них и зарплата есть? — спросила я.

— Нет, — сказала Вивиан.

Наверное, потому что они сами могут получить все, что захотят.

— Зачем же им работать? — спросила я.

Ну вот я, например, если бы не нужны были деньги… А вы бы — тоже бросили все к черту, правда?

— Ради удовольствия, — ядовито произнесла Вивиан.