Далия Трускиновская - Люс-а-гард

— У нас иная почтенная леди, хоть и раскрасавица, за всю жизнь столько счастья не знала, сколько самая захудаленькая сестричка из монастыря святой Бригитты! — уверенно сказал братец Тук. — Да ты вспомни леди Лауру, царствие небесное ее грешной душеньке… Если бы не я — много бы она в своей печальной жизни потеряла. А коли ты беспокоишься о том, не стал бы вредить Марианне лорд Блокхед, то не бойся — у обители стены крепкие, ей сам архиепископ Кентерберийский покровительствует. Куда лорду против нашего епископа!

И монах стал живописать прелести жизни, ожидающей Марианну. Были там и регулярные занятия музыкой, и прием знатных гостей в монастырском саду, и ведение любовной переписки с учеными монахами из его, братца Тука, обители, и, естественно, свидания с самим братцем Туком. Послушать его — так выходило, что женский монастырь в двенадцатом веке был развеселым и вполне культурным местечком. Вот только письма приходилось писать на латыни, да еще желательно стихами…

Люс задумалась — действительно, пока для Свирели все складывалось вполне удачно. В свое время она могла вернуться когда угодно, вот разве что вышла бы из хронокамеры на несколько часов позже той роковой минуты, когда вошла туда. Люс представила ужас бабули Дианы и прочих заговорщиц, глядящих во все глаза, как из тесной хронокамеры с трудом выбирается дряхлая Свирель в потрепанной рясе…

— Ну, хоть одной из нас повезло, — вдруг сказала Мэй, останавливаясь и оборачиваясь. Видимо, она в конце концов прислушалась к выступлению монаха.

Люс молча смотрела, как она закатывает рукав, чтобы добраться до своего браслета — изящной металлической ленточки на предплечье, совершенно не похожей на стилизованные под настоящие украшения браслеты Люс, Зульфии и Свирели.

— Я не держу на тебя зла, Люс-а-Гард, — задумчиво сказала Мэй-Аларм. — Такая у нас с тобой судьба. Я даже хочу помочь тебе…

Она достала из патронташа очередной маленький приборчик, тоже с виду вполне загадочный.

— Держи. Возьми обеими руками, вот так…

Мэй сложила из ее пальцев хитрую загогулину. Что-то похожее выделывали в Японии «цветы смерти», усаживаясь медитировать.

— Что это такое? — покоряясь, спросила Люс.

— Трудно объяснить — ты же не разбираешься в физике? И я тоже — не женское это дело. Тем более, что за полтораста лет физика сильно ускакала вперед.

— Физика? — заинтересовался братец Тук. — Это кобыла или ослица?

— Это наука такая, — объяснила Люс, даже не улыбнувшись.

— Ты уж поверь мне без объяснений, что это очень сильная штука, — продолжала Мэй. — Входит в боекомплект хронодесантницы. Одна беда — одноразовая. Да ты не дергайся — не взорвется! Грубо говоря, это индуктор биоволн, но не только их, там еще что-то на молекулярном уровне…

— Так это же алхимия! — обрадовался братец Тук. — Там тоже про молекулы!

— Не надо про уровень, ты лучше скажи, что оно делает, потребовала практичная Люс, старательно сжимая штуковину.

— Ты поосторожнее! — забеспокоился монах. — От алхимии одни неприятности. Вот брат Германус два года назад чуть всю обитель на воздух не поднял.

— Ты знаешь, что такое приворотное зелье? — спросила Мэй.

Люс кивнула, начиная понимать.

— Мы сейчас настроим индуктор на тебя, он все твои данные переварит и выдаст такое излучение, что твой Робин Гуд не устоит. Он даже не поймет, что это с ним случилось.

Мэй достала еще один приборчик, назвав его стационаром, подключила к индуктору и начала доподлинным образом колдовать. Она взяла руки Люс в свои, то усиливала, то ослабляла нажим, пальцы ее то раскалялись до невозможности вытерпеть жар, то мгновенно делались ледяными, а Люс все эти чудеса безропотно терпела. Не то чтоб она так жаждала приворотного зелья — а просто ей была любопытна процедура изготовления.

— Похоже, он снял все показания, — пробормотала Мэй и разжала окаменевшие пальцы Люс. — А теперь гляди. Вот белая кнопка. Утапливаешь. Шесть секунд — первый сеанс обработки. Через час — второй. А затем — короткие вспышки по мере надобности. Всего кристалла хватает на тридцать секунд. Эта штука действует на всех, начиная с горилл и кончая престарелыми профессорами точных наук. Девочки из лаборатории на ком только ее не пробовали!

— Хорошая штука, — одобрила Люс. — Жаль, что я сама не смогу сделать запись. У меня так не получится.

— Да, нас этому долго учили. Я могу и сама себя записать, это немного иначе делается.

— Как же ты без него?

— Он мне еще не скоро понадобится… — и Мэй как-то нехорошо посмотрела на Люс. — Похудеть малость, что ли? Может, поэты любят, когда потоньше? Без округлостей?

Была в этом какая-то временно непонятная подначка.

— Это смотря на кого напорешься… — и Люс вздохнула. — Бес их, мужиков, разберет. А что до округлостей — извини, я ну совсем не пойму, как ты с такущим бюстом еще можешь драться. Он же у тебя — почти как у Свирели! Но та хоть сидит на одном месте и лишний раз не шевельнется. А ты? Он же, наверно, здорово мешает группироваться?

— Привыкла, — усмехнулась Мэй.

— Такое сокровище мешать не может! — авторитетно вмешался братец Тук. — Странные вы женщины, непонятные вещи какие-то говорите, нет чтоб о платьицах, о вышивках. Я так и не понял, из какого вы королевства. И как ты, леди Мэй, собираешься уезжать отсюда? Тебя лошади поблизости ждут? Или носилки со слугами? Простишься — а дальше что?

Мэй посмотрела в умные серые глаза монаха, вдруг протянула руку, скользнула пальцами сквозь рыжий веник удивительно мягкой бороды и погладила по щеке.

И Люс почудилась, что между этими двумя натянулась тоненькая ниточка понимания.

— Дай-ка я и тебе прощальный подарочек сделаю, — сказала Мэй. — Вот тебе мой фонарик. Пригодится. Ты же часто по ночам шастаешь. Так чтоб ногу не подвернул…

Она достала из патронташа очередной узкий цилиндр. Потянув за кончик, она вытянула цилиндр в светящуюся палочку.

— Так это была ты? — изумился монах. — А я думал — привидение! Ты же из стены появилась! Страху я тогда набрался… постой! А может ты — того? Не человеческой рукой сделана?

— Опомнись, братец Тук! — развеселилась Люс. — Да кто из нас вообще рукой сделан? Тебе-то грешно говорить такие глупости!

Прежде, чем взять подарок, монах потыкал пальцем в бедро Мэй.

— Ничего, плотное, — удостоверился он. — Ну, за подарочек благодарю. Жаль, отдарить нечем.

— Я тебя часто вспоминать буду, — пообещала Мэй, — а это тоже много значит. Я ведь кого попало не вспоминаю. Ну, прощай, братец Тук. Прощай и ты, А-Гард. Серебряной Свирели кланяйся. Намекни ей, что хорошего сыночка родит. И пожелай мне удачи. Попробую отыскать другого поэта…

— Прощай, Аларм, — печально сказала Люс. — И не связывайся ты лучше с этими поэтами! От них, кроме истерики, ничего не добьешься.