Далия Трускиновская - Нереал

Она вбежала в домик, захлопнула дверь и сразу кинулась ко мне.

— Ты не представляешь, Брич, как я замерзла! — и, как будто одно вытекало из другого, добавила: — Я страшно тебя люблю, Брич.

У женщин соображение как-то странно устроено. Вот и Мерседес тоже влюбилась в Бродягу, когда он ей чуть руку не вывихнул. Я ему потом говорил — ты ей вообще ухо отстрели, тогда она по гроб жизни твоей будет.

— Брич, мы еще долго будем тут мерзнуть? — спросила Маргаритка.

— Потерпи до завтра.

Проблему жилья я решил просто и элегантно — позвонил той толстухе из редакции. Она обрадовалась, назначила мне встречу, я пришел и доставил ей море удовольствия. Ее интересовало, как правильно разбивать стекло, почему мужчины плачут, существует ли в природе пуленепробиваемый брюшной пресс — в общем, она хотела, чтобы я с умным видом трепался о ерунде, ну, я и трепался. Правда, я не мог понять, почему она считает, будто я разбил витрину в состоянии стресса. Я был в состоянии бешенства — так я ей и объяснил, а стресс — он для истеричных дам.

А разговор происходил у нее дома, и я сразу понял, что комнаты — две, и они каждая сама по себе.

— Кстати, — сказал я, — у меня тут проблема. Нельзя ли у вас пару деньков перекантоваться?

— Конечно, можно! — с восторгом ответила она. Решила, наверно, что я начну к ней приставать. Я же просто переночевал, а утром отправился за Маргариткой. И днем привел ее на новое местожительство.

Толстуха сразу же в нее вцепилась. Действительно, мы с Маргариткой — красивая пара, мы и должны быть вместе изначально, и поэтому старуха хотела знать подробности. Маргаритка, которая уже успела принять горячую ванну, такого ей наговорила на кухне, что потом полночи смеялась.

Утром я ушел. Сказал — по делам. А ноги сами почему-то довели до того проклятого бара. Я плюнул на его порог. Дешевая гнусная забегаловка! Вот разбогатею — куплю и сожгу. Чтобы такие притоны город не поганили.

Надо было раздобыть денег.

То, что в этом городе нет мужчин, с которыми можно делать серьезные ДЕЛА, я уже понял. Не попытаться ли заработать на жизнь как-то иначе?

Вечером я спросил толстуху — нет ли у нее на примете какой-нибудь работенки для неглупого человека.

— А что вы умеете? — спросила она.

Вопрос был какой-то странный. А что вообще нужно уметь, чтобы работать?

— Вы что-то кончали? — допытывалась эта дура. — У вас есть какой-то диплом? Сертификат?

— Я бы хотел работать в сфере финансов. Это прозвучало как надо. Помнится, Умберто Лопес всегда в сомнительных случаях весомо говорил:

— Я работаю в сфере финансов.

— То есть как? — удивилась толстуха. — Президентом банка, что ли?

Должность звучала неплохо.

— Да.

Она расхохоталась.

— Вы скажите, Валентин, что вы действительно умеете? — сказала она, отсмеявшись, а хохочущая толстуха, кстати, зрелище довольно мерзкое, у нее же все колышется, и живот, и ляжки. — Постойте, я, кажется, придумала. Вас можно устроить в охрану..

— В ох-ра-ну?!

Меня аж приподняло над стулом. Чтобы я, Брич, унизился до того, чтобы охранять рыбные рестораны?..

— Нет, — едва сдерживая рычание, сказал я. — Я не могу в охрану.

Подумал и добавил:

— Западло.

И, видя ее недоумение, добавил еще как можно строже:

— Мне нельзя.

— Что — нельзя?

— Светиться нельзя.

— То есть как?

— Свои увидят — не поймут.

Да, Билл Бродяга уж точно бы не понял.

— Та-ак... — пропела толстуха, а глазки ее зажглись нехорошим таким огоньком. — Вас нужно устроить туда, где бы вас никто не видел и не слышал. Правильно?

— Да.

Она покивала.

— Это я придумаю.

— В долгу не останусь.

— Какие там долги! Вы мне просто расскажете как-нибудь всякие эпизоды из вашей жизни, ладно? Вот мы и в расчете.

— Конечно, расскажу, — согласился я.

Маргаритка во время этого разговора сидела рядом и смотрела на меня влюбленными глазами.

Девчонке повезло. Она встретила настоящего мужчину.

В квартире у толстухи было тепло, холодильник полон, она утром ушла на работу, а мы с Маргариткой целый день провалялись в постели.

Вечером оказалось, что работа найдена.

— Валентин! Маргоша! — позвала нас толстуха. — У меня для вас хорошая новость. Есть работа!

— Я не могу светиться, — сказал я через закрытую дверь.

— Какое там светиться! Склад, на складе только вы и кладовщик. Деньги небольшие, но стабильные. Вас там никто не увидит.

— Да? А что придется делать?

— Рулоны грузить, — объяснила толстуха. — Придет машина — разгрузить, разложить по стеллажам. Это склад тканевых оптовиков. Нет машины — сидеть, смотреть телевизор.

Это меня устраивало.

Однажды мне уже пришлось три недели таскать ящики с баночным пивом, одновременно выслеживая некого человека с длинной фамилией и еще более длинным списком грехов по отношению к Бродяге. Ничего — ненадолго же!

На складе я продержался полторы недели. Там работали молодые бабы, к которым приходили какие-то сопляки. Я как-то объяснил, что настоящий мужчина не может одеваться в пиджак, который застегивается чуть ли не до горла, и носить такую бездарную обувь. Они так хохотали, что стеллажи качались. Вместе с рулонами.

А почему так вышло, что я схватил рулон, длиной в полтора метра, а весом в пятнадцать кило, и треснул этим рулоном сгоряча по большому столу, на котором мерили ткань, и у стола подломились ножки, этого я, честно говоря, не понял сам. Может быть, потому, что эти дуры меня достали. Только и было слышно — взяли бездельника, он там телевизор смотрит, а мы за него отдуваемся. Но я же два раза помогал разгрузить машину! А во вторник, когда машина пришла днем, я как раз вышел прогуляться, и в среду..

Говорил же: дайте серию досмотреть, еще четверть часа — и иду! А они мне — шофер торопится да шофер торопится!..

Я шел домой злой, как черт. Мимо проезжали козлы на иномарках. Везли своих баб. А я шел пешком! Как последний огрызок!

Возле ларька стояли какие-то... Стоп! Того, тощего и сутулого, что покупал газету, я узнал сразу И подошел, и отпихнул от него его бабу

— Узнал, родной? — спросил я его. Ответа не требовалось — если сейчас не понял, через две секунды точно поймет. Я въехал ему в зубы и негромко так рассмеялся. Бродяге бы понравилось, как я рассмеялся. Потом я стряхнул с плеча бабу, повернулся и ушел. Этот сукин сын... как же его, в самом деле, звали?.. На озерном берегу мне было очень плохо. Выворачивало наизнанку. Надо мной стояли, и он стоял, ждал, пока я встану с колен.

— Свинья — она и есть свинья, — сказал он. Он назвал меня свиньей на том основании, что он выпил — и ничего, меня с такой малости развезло. Умный! Песенки сочиняет! Купец умрет за деньги, попа задушит жир... А я, значит, свинья...