Тимофей Печёрин - Город отражений

Его задача облегчалась. Не нужно было уже никуда торопиться. Напротив, время работало на него. А все, чего требовалось — ждать, набравшись терпения. И следовало отдать ему должное, терпения Надзирателю хватало. Ждать он умел. Столь долгоживущему созданию это привычно.

Мрачная, издали казавшаяся монолитной, громада Зеркальной Стены замаячила впереди лишь к тому времени, когда мы миновали, кажется, последние признаки цивилизации. Не считая асфальтовой полосы шоссе, понятно.

В этой части мирка-загона, куда лежал наш путь, никто не жил. Ну, кроме, может быть, некоего одинокого отшельника, чья хижина затерялась среди леса. Никто здесь, соответственно, ничего и никому не пытался продать. Можно было проехать, наверное, не один десяток километров, не наткнувшись хотя бы на крохотный магазинчик или придорожную забегаловку. Ну и, конечно же, если чьей-нибудь машине не повезет заглохнуть в этих краях, помощи ее владельцу ждать будет неоткуда. Потому как не видел я у обочины ни автозаправочных станций, ни, тем более, станций техобслуживания. Да и других машин почти не было… потому как немного находилось желающих заезжать в эти места. Еще, если память не изменяла, на такой удаленности от города не работала мобильная связь.

В общем, кто бы ни создал город Отраженск с окрестностями, следовало отдать ему должное. Для подавляющего большинства прямоходящих бесхвостых приматов даже столь ограниченного пространства для жизни вполне хватало. Если же нехватка в чем-то ощущалась — материальном ли, духовном — поставку этого «чего-то» вполне можно организовать извне. Как снабжение кормом скота. Под таким же незримым, но неотступным контролем. Кому-то, значит, сено, кому-то отруби, а кому-то песни таинственной Экспансы, которую видели только по телевизору, слышали по радио, а о существовании узнали из «желтой» прессы. Но чтобы живьем взглянуть хотя бы одним глазком — ни-ни.

Ну а кому и Экспанса не катит, и поклонники ее кажутся быдлом, вполне по сердцу придутся гаджеты корпорации «Pear». Да еще узнаваемый логотип с надкусанной грушей и столь же узнаваемый образ основателя этой компании в придачу. Поноси-ка футболку с этим логотипом да портретом великого человека — авось, и сам великим станешь. Кушай-нахваливай, короче говоря.

Ох, что-то потянуло меня на размышления, проку от которых, по чести сказать, было как медведю от крема для загара. Ну да вина моя была здесь все-таки относительная. Просто длительное безделье неизбежно толкает живой ум к такому вот досужему философствованию. Особенно, если безделье это вынужденное. К Стене-то мы четверо отнюдь не своим ходом отправились. Оказывать столь высокое доверие приговоренным преступникам люди, похоже, ни в одном мире не склонны. Вот и в Отраженске никому и в голову не пришло просто отпустить нас после приговора на все четыре стороны с надеждой, что мы сами уберемся из этого мира. Наши собственные желания на сей счет значения не имели. Приговор надлежало исполнить — и точка.

Впрочем, обо всем по порядку.

Как и следовало ожидать, по окончании съемок у нас не стали брать интервью. Не было пресс-конференции с нашим участием. Фотографы не толкались у дверей в студию, борясь за право запечатлеть очередных героев-антигероев очередного же выпуска «Часа с Фемидой». Ибо, хоть и считались мы в некотором смысле звездами, но, как я уже говорил, одноразовыми. А такие забывались быстро.

Зато из нашей четверки хотя бы у одной Эдны-Девяткиной попросили автограф. Некая юная, наверное, даже несовершеннолетняя, зрительница — долговязая, нескладная и с разноцветными волосами. Нагнав нас в коридоре, она, возбужденно тараторя и жестикулируя, призналась, что просто была очарована гневной отповедью Эдны в адрес Мити Мостового. Не говоря уж о желании взять заботу о собственной безопасности в свои же руки.

«Всем женщинам надо брать с вас пример! — восклицало это юное создание с разноцветными волосами да взором горящим, — а то вон парни какие пошли! Уроды и слизняки!..»

Под конец своей хвалебной речи девица попросила разрешения сфотографироваться с нашей спутницей, а заодно и расписаться. Маркером. На белой облегающей майке. Ни сама Эдна, ни даже сопровождавшие нас бесстрастные мордовороты-охранники, к счастью, не возражали.

Еще одним светлым пятном в тот вечер стал банкет… или фуршет, точно не знаю, как правильнее его называть. Участники и гости передачи, включая нас, бродили вдоль длинных столов, присматривая, какое бы еще лакомство отправить в рот и каким бы напитком смочить горло. Чтоб затем, сбившись в кучки, вести какие-то, едва ли интересные даже им самим, разговоры.

Атмосферу в банкетном зале трудно было назвать дружелюбной. Скорее, она была исполнена той холодной принудительной вежливостью, что неизбежно царит в общении, например, дипломатов враждующих государств. Или некоторых деловых партнеров, вроде приснопамятных Жоржа и Алика Бурого.

Так что во время банкета-фуршета мы приняли одну на четверых линию поведения. Стараясь держаться вместе и как можно меньше контактировать со всеми остальными. Делить нам было нечего, в выяснении отношений не было смысла. В конце концов все эти люди, вплоть до улюлюкающей массовки, просто делали свое дело. Ну а мы, в некотором смысле, свое.

Конечно, правил без исключений не бывает, как и планов без отступлений от них. Совсем держаться в стороне, оставшись незамеченными среди толпы, у нас не получилось. Несколько раз к нам подходили те же участники массовки… но все общение у нас сводилось к обмену парой-тройкой реплик, столь вежливых, сколь же и ни к чему не обязывающих. Даже если очередной собеседник пытался начать диалог с комплиментов, мы на оные не покупались. И, один за другим, это дурачье, способное лишь вопить перед камерами, теряло к нам интерес и отваливало.

Еще не повезло Эдне и Наталье Девяткиной. Митька-то Мостовой тоже был в числе гостей. И избежать встречи с ним во время фуршета, постоянно держась на расстоянии, увы не вышло.

Встретив теперь уже бывшего бойфренда, Девяткина бы, наверное, закатила истерику, припомнив тому все старые обиды и буквально засыпав застарелыми, невысказанными претензиями. Эдна поступила бы проще… спокойнее, по крайней мере. Схватив, например, вилку, она могла молча, одним ударом проделать сразу четыре дырки на лице или в теле Мостового.

Но не случилось ни того, ни другого. Как видно, обе личности, соседствовавшие в теле бывшей продавщицы из «Алисы», не то схватились между собой, мешая друг дружке проявиться, не то, напротив, заключили пакт о ненападении. По принципу «ни вашим — ни нашим». Так что Митя, проходя в полуметре от оскорбленной пассии, удостоился от нее лишь презрительного взгляда. Сам же в ответ взор потупил, даже голову опустил виновато. И к чести своей, не произнес ни слова.