Джал Халгаев - Третьи лица (СИ)

- Какого?..

Девушка села и охнула: на ней не было ничего, кроме лифа да тонкой хлопковой юбки, так что был виден ее длинный безобразный шрам на животе.

- Проснулась? – вдруг глухо спросило то, что она приняла за большое скомканное одеяло. – Говорил же, не трогай посох. Нет, все надо по-своему…

Она вспыхнула.

- Ты меня раздел? – заявила Лори, убирая с потного лба холодное полотенце.

- Да, - тут же с готовностью признался Том, ковыряя кочергой в камине.

- Зачем?

Лори вдруг поняла, что щеки ее горят и краснеют, только вот не знала: от смущения или злости.

- Ты тронула посох…

- Наказать решил, что ли?

- Дура! – сплюнул парень, убирая кочергу в сторону. – Он ведь мог убить тебя! Ты вся горела, билась в истерике…

Она нахмурилась, не понимая, о чем это он бормочет.

- Как? Это ведь всего лишь обугленная деревяшка.

- Ага. А отрубилась ты, видимо, просто так, от переизбытка чувств, что ли?

Стиснув зубы, Лори опустила голову на подушку и положила руку на живот, ощупывая края шрама. Она нервничала. Он его видел? Ну, а если видел, то что? У него самого пальца нет! Но он же все-таки мужчина, а она…

Девушка замялась и закусила губу.

Этот шрам она получила еще в детстве, налетев животом на лежащий в сугробе железный прут, и с тех пор вечно из-за него страдала. Кривой и вертикальный, он уродовал ее тело, как червоточина уродует прекрасное спелое яблоко, и каждый, кто эту отметину видел, лишь кривился: мол, жаль! Даже мама, всегда следившая за собой, всячески пыталась этот шрам скрыть, вот только ничего не вышло.

- А ты это… шрам видел?

Одеяло кивнуло.

- Ну, шрам и шрам, а чего? У меня вон, пальца нет, - он поднял правую руку над головой, - и ничего. Даже удобней как-то…

И тут Лори с ужасом вспомнила, что произошло после того, как она взяла посох в руки.

- А ты врал.

- Чего это? – прогундело одеяло, шмыгая носом.

- Там, В Храме. Это ведь был ты, так? Я видела только обрывки и ничего не слышала, но ты ведь это сделал? И маму… - она запнулась. – Сердце.

Том молчал.

- Да, это было ужасно, теперь я знаю, - тихо продолжала она. – Но теперь, по крайней мере, в моей голове все сложилось, и я больше не мучаю себя вопросами, почему ты уцелел, а она – нет. И я… понимаю, почему ты пришел сюда и больше не занимаешься магией. И тот разговор с эльфом… - она вздохнула. - Извини.

Одеяло хмыкнуло.

- Вы, ведьмы, точно сумасшедшие, - сказало оно. – Натворил дел я, а извиняешься ты. Но ты ведь ничего не слышала, так?

- Так.

- Это хорошо. Надеюсь, лишних вопросов задавать не будешь?

- Не буду, - кивнула она.

В конце концов, это его дело. Она много слышала о сердцах ведьм, но думала, что это всего лишь сказки. И что, теперь Том маг? Да еще и сын ведьмы? Одна невозможность на другой. Еще бы узнать, что это за посох…

Она посмотрела на Тома и тихо вздохнула, чтобы он не услышал. Она ведьма и много чего видела, но Том-то – нет. Наверное, ему тяжело вспоминать Кровавый Храм. Она поежилась. Еще бы, там столько крови…

Вот почему он такой замкнутый, догадалась она. Думает, что он монстр или еще хуже. Она понимала его ощущения. Еще тогда, в детстве, когда они с мамой на месяц отправились в город, все девочки вечно ее избегали, обзывали ведьмой, чудовищем, и сама она чувствовала себя не лучше.

Лори убрала полотенце в сторону и легла на бок.

- Мне холодно, - сказала девушка, явно лукавя.

Но Том, как всегда, ложь не узнал.

- Мне, представь тоже. А ты думала я тут просто так сижу?

- Иди ко мне.

- Чего-о-о?

Лори тихо выругалась. И чего все мужчины такие олухи?

- Ложись, говорю, рядом, дурак! Холодно ведь, а мне на утро больное горло не нужно.

Том замешкался: он явно сомневался. Затем, что-то недовольно бурча под нос, он поднялся и направился к ее кровати, но на полпути запутался в одеяле и грохотом свалился на пол, громко взвыв.

Лори, не сдержавшись, без стеснения расхохоталась, всю усталость и грусть как рукой сняло, она даже забыла про Кровавый Храм и то озеро крови, которое сейчас там бурлило подобно какому-то горячему источнику или гейзеру.

- Давай уже быстрее, олух, - поторопила девушка Тома. – Я ж сейчас замерзну насмерть.

Тот с проклятьями вскочил и в два прыжка добрался до ее кровати. Крякнув, он лег рядом, борясь с неловкостью, и кое-как устроился на самом краю, стараясь вообще к ней не прикасаться. Девушка выдохнула сквозь зубы. Ну, как ему еще намекнуть, а?

- Хочешь, расскажу одну историю?

- Давай, - тут же согласился Том.

Она попыталась вспомнить хоть одну, которую ей рассказывала в детстве мать.

- Жил как-то на свете старый леший Курремакеррук, - начала она, на ходу припоминая остальную часть легенды. – Жил он в глухом лесу в окружении одних пчел да деревьев, и не было у него ни сыновей, ни дочерей, хоть и желал он наследников больше всего в жизни. Долго он жил на свете, многое успел повидать, но куда ни ходил он, к кому ни обращался, а никто так и не сказал, где же взять себе ребенка. И вот однажды шел он в сторону речки, дабы воды попить, а в кустах глядь – и полено лежит. И догадался старый Курремакеррук, взял он это полено домой, высек из него нового лешего – ну, прямо точь-в-точь он сам в молодости! – и оживил его с помощью своей лесной магии, всю силу истратив, а полено вдруг ожило. Радовался старый Курремакеррук, радовался, да нарадоваться не мог своему новому сыну. Весь год он его воспитывал, в лесу учил, что да как, знакомил со всеми, кого знал, но однажды стало сыну плохо. Долго горевал леший, все места себе не находил, и дала ему совет одна кикимора с болота. «Отпусти его», - говорит, - «из дома, чахнет он здесь! Он ведь магией порожден, да к магии и тянется». Понимал Курремакеррук, что если сына отпустит, то погибнет тот, и не увидит он его больше, но тяжко лешему было смотреть на его мучения, и отпустил он сына.

- А конец? – уже сквозь сон спросил Том.

- Это все.

- То есть? Что с сыном случилось-то?

- Возвратился туда, откуда пришел. Погиб то есть.

- Глупо как-то. Если леший знал, чего тогда не остановил? Почему дал умереть?

- Не мог по-другому, он ведь не бессмертный. Когда-нибудь он бы отошел в мир иной, кто бы о его сыне заботился? Вот он и решил, пусть тот самостоятельную жизнь начинает, пока он жив. А коли сын погибнет, то, значит, так и должно быть.

- Ясно.

- Том?

- А?

- Останься, пожалуйста! Здесь твой дом, здесь ты можешь жить, не боясь за себя. И здесь… здесь я, - ее голос предательски сорвался.

- Знаю, - коротко ответил он. – Но не останусь.

Она кивнула, понимая, что уговаривать его бесполезно.

- Том?

- М-м-м?

- Обними меня.

И он послушно обнял, а ей вдруг стало так тепло и хорошо, что хотелось просто остановить время и остаться в этой секунде на всю жизнь. Но, к сожалению, такое просто невозможно. А жаль… Как же жаль, что не придумали еще такого заклинания!