Андрей Дерендяев - Наследник Слизерина

— А то ты не знаешь? Зайди в туалет, Реддл, если уже успел забыть!

Без лишних слов он двинулся туда сквозь мгновенно расступающихся перед ним детей. Зашел и замер, прикусив от неожиданности до крови нижнюю губу. Не доставая ногами буквально самую малость до грязного каменного пола, бессильно свесив вдоль туловища обе руки, глядя в его сторону остекленевшими выпученными глазами на толстой бельевой веревке непонятно как закрепленной вокруг цоколя электрической лампочки, висел Джордж…

Том открыл, непроизвольно прикрытые им глаза, возвращаясь обратно к допросу.

— То, что я не местный любимец, еще не значит, что я начну всех вокруг убивать, — съязвил он, вновь смотря констеблю прямо в глаза.

— Никто тебя и не обвиняет в убийстве. Пока по крайней мере… Но всё, что рассказали о тебе остальные дети, выглядит очень и очень подозрительно, — вздохнул полицейский. — Можешь идти… Но не смей покидать стен приюта, а лучше всего и своей комнаты. Миссис Коул, обязательно проследите за этим.

Та утвердительно кивнула. Констебль удовлетворенно улыбнулся и, открыв лежавшую перед ним толстую тетрадь начал что-то быстро писать.

Встав со стола, Том деланно легкой походкой пошел в сторону двери. Проходя мимо уже стоявшей на ногах миссис Коул, он заметил, что ее немного сотрясает нервная дрожь. Он взглянул на нее, сделав по возможности выражение своего лица именно таким, какое она не любила больше всего и, за которое иногда даже наказывала. Их взгляды встретились.

«Неужели нашу дорогую миссис Коул так расстроила смерть бедного Джорджика? Никогда за ней не наблюдал особо трепетной любви к сиротам и к Джорджу в частности. Интересно, о чем она сейчас думает?»

Том напрягся, пытаясь прочитать ее мысли, словно и в самом деле мог это сделать. И вдруг в его сознание яркой вспышкой ворвалось целое представление из множества разнообразных видений. Мальчик от неожиданности пошатнулся и едва не упал. Миссис Коул выглядела немногим лучше него. Резко оторвав от женщины взгляд, он тряхнул головой, пытаясь освободиться от нежданно возникших образов. Выйдя первым в коридор и не оборачиваясь, Том зло бросил через плечо:

— Не надо меня провожать!

Женщина, кажется, была и рада. Для вида нахмурив брови, она проговорила:

— Я и не собиралась. Марш в комнату и не выходи, пока тебе не разрешат.

Усмехнувшись, Том быстро зашагал по коридору детского приюта.

Сколько он себя помнил, а было ему сейчас одиннадцать, он всегда жил в этом приюте. И ничегошеньки не знал о своих родителях. Единственное, что ему рассказала одна воспитательница, работающая здесь уже более пятнадцати лет, это то, что его мать умерла сразу после родов. На все вопросы относительно отца она ответила только одно: без малейшего понятия.

Таких же детей, как Том в приюте было полным полно. Кого-то родители в один прекрасный день просто бросили, от кого-то отказались, не имея возможности прокормить, у кого-то банально умерли. Казалось, мальчик должен был чувствовать некоторую общность, своеобразное родство со всеми здешними сиротами из-за постигшего их всех одного и того же горя, да и время проводимое под одной крышей должно было как никак породнить или хотя бы немного сплотить их. Но Том не любил детей, живших здесь. Даже больше, он их всех презирал. За сиротство, за бедность, за отсутствие достойной жизни и каких либо признаков перспектив по ее улучшению. Себя же он считал многим лучше любого из них. Он верил, что он особенный и рано или поздно его особенность обязательно проявится. Если хотя бы не в том, что в один прекрасный момент за ним придет отец и заберет отсюда, то, по крайней мере, в чем-то другом. Однако время шло, отец не приходил, особенность не спешила проявляться. Том все больше озлоблялся на окружавших его детей, а по мере взросления и вовсе начал запугивать и обижать многих из них.

И вот, где-то с полгода назад мальчик обнаружил, что пугать детей ему становится все легче и легче. И дело было вовсе не в том, что он банально поднаторел в этом деле или в том, что ему уже одиннадцать и, значит, теперь проще стращать более младших. Нет, дело было вовсе не возрасте или самой обычной практике. Тома теперь стали побаиваться и мальчики старше его на год, а некоторые и на два. Да и полученный с годами навык тут совсем ни при чем. Том начинал чувствовать, что ему вдруг стало легче подчинять себе людей, заставлять их делать то, что он хочет, даже против их воли. А вот, в чем тут собственно было дело, он понять никак не мог. И поэтому еще больше укрепился в вере в свою уникальность.

Дополнительную уверенность ему добавило удивительное открытие: он заметил, как себя с ним начали вести живущие во дворе приюта собаки. Мальчик их всегда боялся, ведь они были огромных размеров, а самое главное очень злобные, имевшие дурную привычку каждый раз, завидев его, оглушительно гавкать. Он их не любил, а те, видимо догадавшись о его чувствах, отвечали взаимностью, громогласно облаивая его, каждый раз, когда тому приходилось пройти мимо них. Пару же месяцев назад Том к своему изумлению заметил, что стоит ему злобно посмотреть на любого, из пытавшихся тявкать на него пса, как тот немедленно прекращал скалиться, а иногда и вовсе отбегал на приличное расстояние.

Закрыв дверь, Том прошел к небольшому окну, выходящему на узкую серую улочку, и уселся на стоявшую рядом деревянную табуретку. Он жил в комнате один, все приютские мальчишки наотрез отказались делить с ним комнату. Чему Том, к слову, был несказанно рад. Глядя на продолжавшийся с ночи мелкий дождик, он мысленно вернулся к только что произошедшему.

«Я ведь не схожу с ума?» — подумал он. — «Хотя, судя по всему, совсем недалек от того, чтобы начать. Что же это такое было?»

Мальчик закрыл глаза и постарался вспомнить все в мельчайших подробностях.

…Вот она сидит в комнате. За окном темно, тускло горит закрепленная на потолке недавно установленная электрическая лампочка, а рядом на маленьком книжном столике чуть подрагивает пламя большой восковой свечи. Огромные тени, отбрасываемые ею, падают на голые, покрытые краской стены. В руках занудная книга, однако, бессонница принуждает ее читать…

…Она стоит в коридоре и голова у нее буквально раскалывается. Этот вредный Том Реддл опять выкинул очередную гадость. Невесть откуда достал самого что ни наесть настоящего кролика, зачем-то убил его и теперь имеет наглость, глядя на нее своими отвратительными голубыми глазами, утверждать, что животное убило себя само. И что же с ним делать?…

…Голова от нестерпимой боли готова взорваться. Она вышла на улицу, но сил и желания идти куда-либо нет. Мелкий дождь уныло моросит, не спасает даже недавно купленный плащ. Завтра должна прийти инспекция с проверкой. Как же она ненавидит всякие проверки и в особенности людей их проводящих. Чертыхнувшись, она все же поковыляла вдоль низенькой ограды, за которой виднелись трехэтажные каменные дома…