Александр Рудазов - Тайна похищенной башни

Но сама одежда у купцов спросом не пользуется. Костюм, идеально сидящий на хумахе, совершенно бесполезен человеку. Другое дело — ткань, из которой эти юбки и кафтаны шьются. Драгоценный секрет Малого Кхагхоста — атолан.

Структурой и консистенцией атолан напоминает шелк, но производится из льна. Это настоящее искусство — особые сорта льна бережно выращиваются и обрабатываются, пока на свет не появляется тонкая, но очень прочная ткань. Однако этим дело не заканчивается — «сырой» атолан имеет скучный коричневато-серый цвет. Чтобы он обрел полную ценность, его нужно раскрасить.

Раскраска атолана — народное искусство хумахов. Вначале на ткань наносят рисунок расплавленным воском. Потом ее погружают в корыто с краской, и та окрашивает места, на которых воска нет. После этого процесс повторяют, но уже с другим рисунком и другой краской. Самые драгоценные образчики проходят через десять-двенадцать «восковых ванн» и способны затмить расцветкой павлиньи хвосты.

Хумахи добились огромных успехов в раскрашивании атолана. Одних только разновидностей рисунка у них более трех тысяч — тут и геометрические узоры, и растительные орнаменты, и изображения животных, и дивной красоты пейзажи. Оттенков краски также существует более пяти десятков.

Множество хумахов носит одежду, пошитую из ткани собственной раскраски. Этот процесс для них — не просто ремесло, но нечто сродни медитации. Во время создания атолана хумах ни с кем не общается и очень мало ест. Хорошим тоном считается не наносить узор по шаблону, а придумать собственный, совершенно уникальный.

Невеста на свадьбу всегда надевает атолановое покрывало собственноручного производства. Эта работа становится для нее своеобразным экзаменом, подтверждением того, что из девушки выйдет хорошая жена и мать. Таким же покрывалом накрывают и больного — чтобы усилить защитную энергию; и мертвого — чтобы он благополучно отошел в другой мир.

Из атолана шьют не только одежду и покрывала. Из него делают занавески и скатерти, перчатки и носовые платки, зонтики и сумочки. Мастера-хумахи создают настоящие произведения искусства, приобретаемые в других странах за большие деньги. Атолан с успехом расходится по всему архипелагу Кромаку — даже сам Владелец Юберии носит халат из этой удивительной ткани.

Конечно же, Колобков не упустил удачной возможности. Он сразу начал закупать атолан в огромных количествах. А поскольку платил он заметно больше, чем обычно платят купцы Ара-ми-Ллаада, хумахи моментально смекнули свою выгоду. Не прошло и трех дней, как трюм «Чайки» оказался набит драгоценным материалом и изделиями из него. Такими изделиями, которыми может пользоваться человек, разумеется.

Чертанов трудился без устали, переводя шефу речь туземцев. Колобков и Грюнлау придирчиво отбирали самые лучшие образчики атолана, то и дело ловя хумахов на шельмовстве. Предприимчивые грызуны постоянно пытались подсунуть что похуже.

— Серега, скажи этому хуймяку, чтобы вешал лапшу на уши своим хуймячатам, а не мне, — приказал Колобков, отбрасывая в сторону штуку атолана. — Не знаю, что за Пикассо эту тряпку красил, но я такое и даром не возьму.

Низенький хумах оскорбленно пошевелил усами и залопотал, бесцеремонно тыкая Колобкова пальцем в коленку.

— Он говорит, что это и есть настоящая красота, — равнодушно перевел Чертанов. — Говорит, что примитивному разуму не понять истинного искусства.

— Где тут искусство-то? — фыркнул Колобков. — Это ж мазня. Ты мне дай нормальный узор, как у остальных. А не эти кляксы размазанные. Выглядит так, будто ты на ней лягушек молотком давил.

Чертанов выслушал объяснение хумаха и перевел:

— Он говорит, что это искусство для избранных. Не все понимают.

— Авангард, короче, — перебил Колобков. — Спасибо, не надо.

— Петя, а тебе что, не нравится авангардное искусство? — поинтересовалась Зинаида Михайловна, тоже перебирающая атолановые ткани.

— Зинулик, не нервируй меня, — отмахнулся упарившийся муж. — Авангард — это не искусство.

— Как не искусство? А что же тогда?

— Говнопись, — обрубил Колобков. — Искусство — это то, для чего нужен талант, мастерство и большое старание. А картинку Малевича нарисует даже трехлетний ребенок. За пять минут.

— Ну и что с того? Это не аргумент, Петя.

— Не аргумент? — хмыкнул Колобков. — Ладно, вот тебе аргумент. Искусство — это то, что доставляет радость уму или сердцу. А эта мазня ни хрена не доставляет. Я вообще не понимаю, что там нарисовано.

— Петя…

— А что, я неправ? Может, я просто старый тупой дурак, но я бы этих авангардистов пинками гнал со всех выставок. Малюют, как курица лапой, да еще корчат из себя невесть что.

— Петя, ну это просто не все понимают, — попыталась урезонить мужа Зинаида Михайловна. — Не для толпы. Некоторым очень даже нравится…

— На всякое дерьмо найдется свой копрофаг, — отрезал Колобков. — И нечего меня толпой обзывать. Еще Ленин сказал, что искусство принадлежит народу. А Ленин зря не скажет, он мужик умный был. Вон у Айвазовского картины или у Репина — ведь все ж понимают. Профессор пройдет — залюбуется, гопник пройдет — залюбуется. Вот это я понимаю искусство — чтоб всем нравилось, чтоб все понимали. А не только… некоторые. Хы-хы.

— Ограниченный ты все-таки человек, Петя, — поджала губы супруга. — Права была мама…

— Так, вот про это не надо! — встревожился Колобков. — Не нужно тут вспоминать… всякие гадости. А то еще явится.

— Вы, Петр Иваныч, я гляжу, совсем обнаглели, — возмутилась Зинаида Михайловна. — Мало того, что маму мою какому-то папуасскому вождю в жены отдали, так еще и разговариваете о ней, как о нечисти какой-то!

— Зинуль, а ты чего это на «вы» вдруг? — испугался Колобков. — Если я где неправ был, так ты меня извини. Не со зла.

— Ладно уж, — смилостивилась супруга.

— А если тебе эта расцветка так сильно понравилась, так давай сейчас хуймяка назад воротим. Куплю я у него весь рулон — бери его себе на здоровье. Платье сошьешь или еще чего…

— Да не собираюсь я носить такое уродство! Хочешь, чтобы на меня пальцами показывали?

— Ну нет, так и нет, — примирительно сказал Колобков. — Эй, эй, стоять! Геныч, цапай вон того щекастого!

В воздухе словно промелькнула черная молния. Раздувая ноздри, Гена с легкостью изловил крупного хумаха. Тот, нисколько не протестуя, невозмутимо уставился на Колобкова большими влажными глазами.

— А ну, выворачивай щеки! — протянул пухлую ладонь бизнесмен.

Висящий в руках здоровенного телохранителя хумах сделал вид, что не понимает, о чем речь.

— Я к вам обращаюсь, товарищ хуймяк! — настойчиво повторил Колобков. — Немедленно верните мои вещи! Серега, переведи ему!