Иван Тропов - Шаг во тьму. Дилогия

Это было опасно. Слишком глубоко она была во мне — далеко за редутами моей защиты. Как бритва у горла. Можно скоблить щетину, а можно и махнуть по горлу.

Но я ей не мешал. Почему‑то я был уверен, что могу позволить ей это. Должен позволить. Так надо, если я хочу вернуться к той суке, и вернуться не с пустыми руками… Я старался вспоминать сам и не мешал копаться во мне Диане. Она лучше знает, что именно ей надо ухватить, чтобы понять суть чужих финтов. Паучиха паучиху поймет лучше моего.

А потом холодные касания пропали. Диана схлынула из меня.

— Хм… — Снова улыбка, но теперь озадаченная. Кажется, она была раздражена, хотя и старалась это скрыть. — Рядом с ней вы были один, но далеко от нее. Мой господин чертовски удачлив… Удрал по краешку, не подпустив ее слишком близко. Впрочем, как и от меня, когда мы встретились здесь в первый раз. Снова. Поджав хвостик.

Та‑а‑ак… Кажется, она залезла не только в финты. Но еще кое‑куда… Или это только отголоски разговора с Виктором? Смешались с тем, что было в городе? А специально она не пыталась ничего выведать?

— Но к вам‑то я вернулся, — сказал я.

Заставил себя встряхнуться. Надо! Потер виски, глубоко вздохнул и кивнул ей.

— Давайте. — Я коснулся пальцем лба и снова закрыл глаза. На этот раз приготовившись не впускать и помогать, а вытолкнуть прочь первое же ее касание.

Сосредоточился, внимательно следя за эмоциями и желаниями, стягивая их в мой боевой букет…

Секунды текли, но ничего не происходило. Я открыл глаза.

Она задумчиво смотрела на меня.

— Диана…

Я опять коснулся пальцем виска.

Но ветерка не было. Она только прищурилась.

— Зачем вам это?

Та‑а‑ак… Как с горочки скатиться, так за милую душу, а как саночки тащить, так опять фокусы начались?

— Диана…

— Зачем. Вам. Это?

Ты же знаешь, сука.

— Я пойду к ней еще раз.

— Зачем? Вам ее не одолеть.

— Посмотрим.

Я закрыл глаза, снова собрался, но вместо касания Диана опять заговорила:

— Вы не понимаете, Влад… Дело не в хитростях ее атаки. В этом вы, может быть, через пару месяцев научитесь разбираться, научитесь и сопротивляться…

— Через пару дней, — поправил я.

Диана отмахнулась от моих слов как от назойливой, глупой мошки.

— Вы можете научиться сопротивляться ей… но вам ее не убить.

— Да ну?

— Вы не понимаете, Влад… Вам ее не убить. Как и не перевернуть мир. И я снова спрашиваю вас: зачем вам это? Все это?

Я поморщился.

Второе дыхание оставляло меня, наваливалась усталость, и следить за плутовским ходом ее мысли не получалось. Я потер слипавшиеся глаза.

— Хватит, Диана… Давайте тренироваться.

— На сегодня хватит.

— Диана!

— Я повторяю, на сегодня вам хватит. Никакой пользы не будет.

— Диана, если вы опять…

Она расхохоталась, не дала мне договорить.

— Что же я, «опять»? — воскликнула она. — Вы думаете, я хочу спасти ее от вас? — Диана всплеснула руками и опять расхохоталась, еще злее. — Вы щенок, Крамер! Щенок, который возомнил, что загрызет старого крокодила! Один раз вам повезло, повезло потому, что я дала вам спасительную соломинку. Но, увы, вторую такую соломинку я вам дать не смогу, даже если бы хотела. Ее просто нет, второй такой соломинка… Ника вас раздавит. Раздавит, а потом приручит.

Я потер лицо, пытаясь сосредоточиться.

— Не знаю, Диана, может быть, вы опять… еще что‑то затеваете… Не знаю… Не знаю и не хочу разбираться — сейчас. Я так устал, что мало что соображаю… Потом. А сейчас давайте тренироваться. Вы поняли ее финты?

— Вот именно, — холодно сказала Диана. — Вы ни черта сейчас не соображаете. Я могу вас раздавить хоть ее способом атаковать, хоть моим собственным, к которому вы, как думаете, привыкли. Могу раздавить хоть там, где вы сидите, хоть в спальне… если у вас хватит сил добраться до кровати. Идите спать, Влад.

— Но…

— Идите! Сейчас от тренировки пользы не будет. Все что смогли вы вспомнили, и это главное. Я запомнила. До завтрашнего утра ничего не изменится. Идите спать…

Я не помню, как добрел до спальни, как заснул, — это все тонуло в темноте.

Снов тоже не было. Ничего не помню.

Помню только, как просыпался, — словно теплые волны подхватывали мое тело, расслабленное до призрачности, и толчками тащили из сладкой пустоты в реальность, сгущая тело, пока не оказалось, что я лежу в кровати, вытянувшись на спине, раскинув руки.

В голове было удивительно свежо.

А тело расслабленное, двигаться не хотелось, и казалось, что и не получится, настолько расслаблен каждый мускул… Так вот высыпаешься, когда перед сном заставляешь себя оборвать все дневные мысли, выкинуть прочь их обрывки, а потом расслабляешь тело.

Не просто вытягиваешься, а прогуливаешься по нему, сосредоточиваясь только на том, чтобы ощущать какую‑то маленькую его частичку, до тех пор пока не покажется, что только она и существует, что только ее чувствуешь ярко, а все остальное тело — расплывчатое облако вокруг.

Почувствовать касание простыни к коже, почувствовать мышцы, как они напряжены, даже неподвижные, и заставить их расслабиться. Пройтись так по всему телу. По каждому пальцу на ногах, подняться по щиколотке, через колено к бедру, а потом так же по второй ноге, от самых кончиков пальцев… до кончиков пальцев на руках, до скальпа на маковке — и расслабить все мышцы, превратив тело в огромный корабль, в котором замерли все механизмы, все голоса, все шаги… И чтобы глаза как два тяжелых окатыша в глазницах, неподвижные, давая зрительному ощущению размазаться, уплыть в глубину, — и тогда вдруг все тело становится удивительно легким, почти невесомым…

Сквозь веки угадывался свет, но еще робкий, еще только рассвет.

Но это не может быть рассвет. Я лег поздно ночью, а спал, чтобы так выспаться, часов десять, не меньше. Сейчас далеко за полдень, скоро вечер.

Я открыл глаза, наткнулся взглядом на тихий свет за окном, на часы…

Несколько секунд я глядел на часы, не понимая, как такое может быть.

Но и правда утро. Только‑только рассвело. Выходит, спал я часа четыре, не больше.

Я спохватился, приподнялся на локте, и собрался — стягивая эмоции и мысли, выстраивая их в привычный настороженный букет, — и попытался поймать холодный ветерок на висках. В таком расслабленном состоянии она могла взять меня голыми руками, влезть в меня куда угодно, как угодно глубоко!

Дразнящий лавандовый холодок, с искристой улыбкой… было это на самом краю моего сознания? Или показалось, потому что я ждал чего‑то подобного?

Я неподвижно застыл, приподнявшись на локте, пытаясь снова уловить лавандовый холодок, но в голове было спокойно.

Тихо и ясно.

Только поднявшееся солнце висело где‑то сбоку за домом, и стволы дубов были странно — удивительно торжественно — освещены, лилово‑розовые под ярко‑синим небом.