Иван Тропов - Шаг во тьму. Дилогия

Я не выдержал. Я пытался не расхохотаться в голос, но давился смехом. Он лез из меня наружу, и я ничего не мог с этим поделать.

— Чего ржешь, Храмовник?

— Мелочь… Чиркнуло по краю… — с трудом выдавил я. — Ты что, в самом деле думаешь, что я смог бы вырваться от той суки, если бы перед этим был две недели без тренировок? Если бы не узнал ничего нового? Много нового?..

— Но…

Он моргал на меня, мрачнея.

Катя переводила взгляд с него на меня, пытаясь уловить нить.

Потом Виктор сказал:

— Книга.

Сказал словно приговор и объяснение всему.

— Угу, — кивнул я.

— Вить?.. — Катя все переводила взгляд с него на меня.

— Книга была нужна не ему… — сказал Виктор, не сводя с меня взгляда. — Но… — Он прищурился, дернул головой, не соглашаясь сам с собой, забормотал, уговаривая себя: — Ведь ты же убивал всех, кого находил, у тебя же нетерпеж… и слабых‑то здесь нет… да и в одиночку… — И вдруг подался ко мне, глаза в глаза: — Неужели та?

Я улыбнулся.

— Вить! — потребовала Катя.

Но он смотрел на меня. Потом медленно, недоверчиво осклабился:

— Врешь ведь, Храмовник… Не мог ты ее… не пробивая.

Я кивнул, продолжая ухмыляться.

— Да ладно… Врешь ведь… Врешь?..

— Вить! Влад! Да о чем вы?!

— Та сука… Последняя, которую мы взяли все вместе. Помнишь, я тебе рассказывал?

— На которую вы ходили вчетвером?

— Да. Он ее не стал добивать, оставил дохнуть в подвале… Я думал, он просто так, из детской жестокости… Ну в крайнем случае чтобы было чем отбиваться от следующей, если прижмет… — Виктор хмыкнул, дернув подбородком. — А ты, Крамер, выходит, умнее, чем кажешься? Дурачком‑то только прикидывался, да? Зар‑раза… А я повелся, да. А ты, значит, решил ее приручить, когда ослабеет… — Он помрачнел. — Книжка‑то ей зачем была нужна? Почувствовала, что что‑то случилось? Боялся, что она решит бунтовать? Хотел доказать, что все нормально? Что не один, если что?

— Подождите! — потребовала Катя. — Я не понимаю. Книжка, ослабеет… — Она помотала головой. — Если она с пробитой головой, то как она может…

— А он не стал ей перебивать доли, — довольно осклабился Виктор, будто это он приручил Диану целой и невредимой.

— Как это — не стал? Так она… — Катя замолчала, недоверчиво переводя взгляд с него на меня.

— Ну да. Я же тебе говорил, что наш Храмовник еще щенок, но зубастый, зубастый… То дурак дураком, а то такое выкинет, что… — Он покачал головой, по‑прежнему не отрываясь глядя на меня. — Но этого даже я от него не ожидал.

— Но если она может думать, планировать…

Катя вдруг подобралась, странно глядя на меня.

Будто я был одним из тех пурпурных, только маскировался. Но вот сейчас в любой миг мог броситься на нее… Виктор похлопал ее по руке.

— Да нет, нет. Ничего она с ним не сделала — ты же видишь, каким был, таким остался. Нет… Это не она его, это он ее как‑то обломал.

— Он — ее? — Катя все еще не спускала с меня глаз. — Но как же…

— Как же — это мне и самому интересно… Но как‑то смог. Запугал. Перебил. Сломил. — Виктор наконец‑то оторвался от меня, усмехнулся Кате. — Это он с виду маленький и зеленый. А под шкуркой‑то… Это ты нашего Храмовника не знаешь. Думаешь, щенок? Нет, маленькое чудовище. Иногда забавный, но это иногда… А иногда не знаешь, чего от него ждать. — Он перестал улыбаться. — Это страшнее всего, когда не знаешь, чего от человека можно ждать. На что он способен, если его загнать в угол… Временами он даже меня пугает. Да, Храм Храмыч, как ты ее усмирил?

Я пожал плечами:

— Посадил на цепь. Убил всех, кто мог о ней вспомнить. Показал, что с ней будет, если попытается давить на меня…

— На цепь? — переспросила Катя, и одновременно с ней Виктор:

— Показал?

Я коснулся пальцем лба, объясняя, как показал.

— На цепь?.. — повторила Катя.

Я кивнул.

— На цепь?

Я пожал плечами. Что же тут непонятного, в самом деле?

— Вбил в подвале столб, к нему цепь, на нее ошейник. Стальной.

Катя перевела взгляд на Виктора. Виктор с усмешкой ждал ее взгляда.

— Что? Я же тебе сказал: маленькое чудовище. Для него это нормально, в порядке вещей… Теперь поняла?

Катя хмуро посмотрела на меня.

— Поняла, что ее напугало? — продолжал Виктор. — Почему он смог поладить с ней, не пробивая ей лоб?

— Она паучиха, конечно… — сказала Катя. — Но… Цепь… Ошейник…

Виктор лишь хмыкнул. Покосился на меня.

Он‑то с удовольствием сделал бы то же самое. Сделал бы, если бы мог… и если бы не боялся, что для него все может закончиться иначе. Прямо наоборот.

— Хотя ошейник, — заметил Виктор, — это, конечно, лишнее. В идеале, привязывать к себе женщину надо без ошейников…

Я криво улыбнулся, но его уже почти не слышал — я слушал руку. Проклятые иглы опять натягивали невидимую плеву, вот‑вот прорвут и пустятся в пляс…

Опять…

Господи, как же быстро. Ведь двенадцати часов не прошло…

И хуже всего, что это не только боль. Не просто боль. Что, если после этих двух приступов к большому и указательному пальцам добавится…

— Эй!

— А? Что?

Виктор тряс меня за плечо:

— Уснул? Вставай. Пошли.

— Да… Ты иди, я еще немного… Потом…

— Какое «потом», горе? Пешком пойдешь, что ли?

Катя уже упорхнула, я сжимал упаковку аспирина в кармане, но Виктор был прав. «Козленок» отсюда в сотне с лишним верст… и этот жалящий танец, все набирающий силу! Я едва держался, чтобы не кусать губы, чтобы не выть в голос.

Я пробормотал что‑то: мол, сейчас, иди, я только подожду, чтобы все запаковали «собачкам», и приду.

— Угу… — кивнул Виктор, криво ухмыляясь. — Собачкам… С‑сучкам.

Ну иди же! Иди, черт тебя подери!

Я едва дождался, пока он подзывал человека, пока кивал на стол, пока шутил про цепную суку, а потом где тут можно поправить галстук… пока уйдет вслед за Катей.

Тогда я вытряхнул в стакан несколько таблеток, но их ленивое шипение на донышке — нет, это выше моих сил! Я вытряхнул их из стакана в ладонь, разгрыз, чувствуя кусачую горечь на языке, другой рукой уже наливая воды в стакан. И еще один стакан, и опять залпом. Чтобы быстрее растворялось.

В животе бурлило, пузырьки щекотали глотку и горло, но это было как во сне, нереальное — потому что в руке… о господи, только бы не заорать, только не заорать…

Кто‑то сунул мне в руки большой и тяжелый бумажный пакет, в котором шуршали и хрустели пластиковые тарелочки, но в себя я пришел уже в коридоре, когда нараставшая боль… замедлилась, замерла и покатилась обратно, иглы все еще бешено срывались в руку с невидимых струн, но уже тупее, не такими нестерпимыми укусами…

Утер рукавом капельки холодного пота со лба.

Легче. Но лучше минутку еще постоять. Я уже мог думать, но еще надо дождаться, чтобы и скулить от боли перестал…