Андрей Валентинов - Рубеж

— Зря вы, хлопцы, со мной остались! — само вырвалось у Логина; и не хотел, не думал, а сказалось в сердцах. — Надо было с нашими да с этими… у которых — декрет-универсал. Бились бы сейчас за счастье уж не помню кого… а так бьетесь — ровно мухи в склянице. Жужжим, да лбом в стенку — что крепче. Нет, правда: шли бы вы… может, догоните еще?

Дмитро Гром кулемет в последний раз огладил.

— А в рожу? — спросил.

Отродясь не бывало, чтоб москаль беглый, из милости в реестр вписанный, у сотника Логина Загаржецкого такое спрашивал. Не бывало! — а вдруг заметил Логин: полегчало.

Аж улыбка усы раздвинула. — Вон кому в рожу… — вдруг брякнул есаул Шмалько, и Забреха на чортопхайке моргать начал, будто соринка ему в глаз попала. — Пане сотник, вы погляньте: ишь, анчихрист, опять явился…

Впереди, у поворота сволочной дороги, что тянется над бездной из ниоткуда в никуда, стоял давешний чорт-миротворец.

Зенками бесстыжими лупал.

— Пулей бы! — безнадежно кинул есаул и сам себе язык прикусил: бил ведь пулей! а толку?

А чортяка подумал-подумал, скрутил левой рукой кукиш, да такой щедрый, что и за неделю не обгадишь; скрутил и в сторону славных Черкасов сунул. Пригляделся Логин: кукиш-то чудной! Лапа у чорта шестипалая, вот и торчит из фигуры оскорбительной не один — сразу два пальца, и оба не по-людски шевелятся.

Взыграло сердце у сотника валковского. Прянул в седло, ожег коня ударом плети.

— За мной!

Только и услышал, как сзади копыта-колеса в сухой грунт ударили. А там уже слушать некогда было: вон он, исчезник проклятый, за поворот уходит. Вре-ошь!

Тогда не достал, сейчас достану!

Свистел ветер в ушах: с-с-стой, с-с-сучий с-с-сын! Бедра в конские бока корни пустили, вросли намертво: не зверь, не человек — диво дивное несется единым телом, карать насмешника. Щебень из-под копыт врассыпную. Пичуги из крон лохматых — врассыпную. Думы черные, боль сердечная — сгинь, пропади, рассыпься!

Сотник Логин с хлопцами вражьей силе укорот дает. Грохнул выстрел. Это Забреха. Уверился, как и есаул: адских выкормышей лишь серебряная пуля возьмет. Еще, говорят, пуговица с полковничьего каптана способствует… Ой, куме, выпей чарку! — где они сейчас, те полковники, те каптаны?! Надо б Грому крикнуть, чтоб не смел новые бонбы вслед кидать: порвет ведь всех на маковый порох! — только крик в горле спекся.

Одно получилось:

— Вре-ошь!

Несется чорт по дороге, петляет — впору зайцу! турецкому аргамаку! поземке вьюжной!

Летят по дороге кони-птицы, пылит чортопхайка дареная, с боку на бок вертится — душу черкасы в погоне выплескивают! гнилую накипь с сердец отряхивают!

— Пане сотник! пане… сотник… Ударило сзади в уши.

— Пане… вниз… вниз погляньте!..

Или ополоумел есаул? Да кой же дурень в скачке под ноги коню смотрит?

— Вни-и-и-и-з!.. пане…

Не удержался Логин; глянул. Поверил боевому товарищу. Пресвятая Богородица, угодники боженькины, сковородки дьявольские! — не зря горланил удалой Шмалько. Нет дороги под копытами-колесами. Была да сплыла. Небо вместо дороги.

Облака взамен щебня.

Вон птичка летит; чирикает.

— Вре-ошь!

Небо так небо. Не пекло, и на том спасибо. И снова обидела плеть коня кровного. А за спиной гул, вой, бьются небеса в лихоманке — друзья верные не отстают от сотника Логина.

Небо так небо.

Достанем.

А чорт весь кипенью серной брызжет, искры на нем дыбом, зарницы по спине плащом хлещут — умаялся. Видать, несладко синь высокую драть, убегаючи. Вон, аж спотыкаться стал.

И сладко так стало сотнику Логину, что мед пред той сладостью — горечь полынная.

Налево свернул беглец — и черкасы налево. Направо свернул — и черкасы направо. А внизу метушня, гвалт; внизу — замок сам собой вырос, от земли до неба, шпилями ясну солнышку стусаны дает.

Рванул чорт по воздусям кругом замка.

И черкасы — кругом.

— Вре-ошь!..

— Пане сотнику… вни-из!..

Смотрит Логин по-новой через плечо: у подножия замка (замка? города? крепости?! Спас Нерукотворный, просвети!) — людишек тьма. Штурмом стены берут. Сперва показалось: и хлопцы-реестровцы, что под чудной Катеринослав убегли, за землю против Мацапур биться, там. Вон, на холме — Свербигуз маячит, дерет глотку, надрывается. Или не Свербигуз?.. кто разберет?! Зато хитрые махинии — кулеметы — справно трещат, заливисто.

А вон и гармата бахнула.

Снуют людишки. Шебуршат. Вверх не смотрят. Нет им дела до чорта беглого, нет дела до Черкасов в небесах.

Заняты людишки делом.

Ну и трясця ихней матери!.. нехай.

На второй круг чорт завернул. И черкасы — на второй.

— Мы возьмем замок! — прогремело от земли. — Мы разрушим это дьявольское капище!

Аж зажмурился Логин — в глаза ударил свет. Невыносимо яркий, ярче солнца, ярче всего, что доводилось видеть. На миг замок исчез, окутавшись белым, жарким сиянием. Это продолжалось недолго, белый огонь начал тускнеть, превращаясь в малиновое пламя. Огненная стена выросла на склоне, ее языки потянулись ниже, свечками вспыхнули растущие у подножия стен кусты…

— Не верьте дьявольскому обману! — встало над пожарищем. — Молитесь, дети мои!

Это правильно, отметил сотник про себя. Это он верно, молитва завсегда душу согреет. Отче наш, иже еси на небеси… и насчет обмана диавольско-го — тоже правильно. Не поверим. Ни за кисет червонцев, ни за пампушки с чесноком не поверим. Уразумел, чортяка?

Чортяка уразумел.

Укрылся паром радужным да скрежетом зубовным; на третий круг пошел. Дался ему, поганцу, сей химерный замок!

И черкасы — на третий.

Только и успел заметить сотник Логин: вместо людского моря — иное море у подножия плещет. Ходит волнами, играет белыми барашками. Западная башня совсем рядом оказалась: протяни руку — до зубца дотянешься! Площадка на вершине хранит следы пожарища: черные угли, черная копоть на камне, белесый пепел. И девка у края стоит: носатая, косолапая страшней Судного дня. Хмурится девка: видать, замуж не берут. Ну и хмурься! — кому ты такая надобна, потвора?! Змий Огненный с шабаша на Лысой горе, и то побрезгует… Сам себя проклял сотник Логин за думы глупые. Ведь знал же: на сей Околице беду накликать — пустая забавка! Подумай сдуру, словцо камешком оброни — свершилось. Вон чорт взапуски тикает, а вон Змий летит. Крылья шипастые раскинул, пасть вполнеба распахнул, вот-вот проглотит.

— Забреха! Гром! Чортопхайку! чортопхайку разворачивайте, сучьи дети! И ударил кулемет дареный по Змию. Распорол небеса треском. Присмотрелся Логин Загаржецкий, прислушался: летит, проклятый, хоть бы хны ему, ироду! — летит к башне с девкой, да еще и пламенем вовсю пыхает, будто черкас записной люльку смолит. Песню орет, змеина:

Знал я и бога, и чорта,

Был я и чортом, и богом!