Лев Гроссман - Волшебники. Книга 1

— Бедным людям! Голодным людям! Больным людям! Людям, которые не умеют колдовать!

— Люди хоть когда-нибудь сделали что-нибудь для меня? Они не хотят моей помощи. Люди называли меня педиком и кидали в мусорный бачок на перемене в пятом классе, потому что я носил зауженные штаны.

— Я надеюсь, что ради твоего же блага на твоей горной вершине есть винный погреб, — раздраженно произнесла Джэнет, — или же целый бар. Ты и восьми часов не выдержишь без выпивки.

— Я буду готовить необработанные, зато крепкие напитки из местных трав и ягод.

— Или заниматься сухой чисткой.

— А это проблема. Можно, конечно, использовать магию, но результат все равно будет не тот. Может, я просто буду жить в Плаза, как Элуаз.

— Мне скучно! — взревел Джош. — Давайте сделаем управляемый огонь Харпера.

Он прошел к большому стеллажу, наполненный дюжиной крошечных ящиков, узких, но глубоких, который оказался миниатюрной библиотекой волшебных палочек. На каждом ящике была крошечная этикетка, на которой от руки были написаны названия, начиная с Айланты в левом верхнем углу и заканчивая Дзельквой японской — в правом нижнем. Заклинание управляемого огня было бесполезным, но ужасно увлекательным. Оно позволяло растягивать и превращать огонь в искусно выведенные каллиграфические формы, которые вспыхивали в воздухе на мгновение, а затем исчезали. Делать это нужно было с помощью осиновой волшебной палочки. Вечер свелся к попыткам превратить пламя свечи в невероятно слоджные или нецензурные слова и формы, что, в свою очередь, неизбежно привело к тому, что занавески загорелись (видимо, не в первый раз) и их необходимо было потушить.

Нужен был перерыв. Элиот принес тонкую, опасного вида бутылку Граппы. Заклинание пережили лишь две свечи, и никому не было дела до того, чтобы поменять остальные. Было очень поздно, второй час ночи. Они сидели в полутьме и умиротворенно молчали. Джэнет лежала на ковре, уставившись в потолок, сложив свои ноги Элиоту на колени. Между ними двумя существовала забавная физическая близость, особенно учитывая то, что Квентин знал о сексуальных предпочтениях Элиота.

— И это все? Теперь мы окончательно Физкиды? — Граппа была словно огненное семя, переместившееся в грудь Квентина и пустившее в ней корни. Семя дало начало горячему, светящемуся ростку, который вырос, раскрылся и раскинулся в стороны, превратившись в большое теплое древо хорошего настроения. — Разве над нами не должны были поиздеваться, или как-нибудь фирменно нас разыграть, или, я даже не знаю, побрить или сделать что-нибудь еще?

— Только если вы сами этого захотите, — произнес Джош.

— Я почему-то думал, что вас будет больше, — сказал Квентин, — что нас будет больше.

— Это все, — начал Элиот. — После того, как Ричард и Изабель выпустились, не осталось ни одного пятикурсника. Никого не зачислили. Если бы мы никого не получили в этом году, Фогг поднял бы вопрос о присоединении нас к Природникам.

Джош театрально вздрогнул.

— Какими они были? — спросила Элис, — Изабель и Ричард?

— Как лед и пламя, — ответил Джош, — как шоколад и марципан.

— Без них все по-другому, — сказал Элиот.

— Скатертью дорога, — произнесла Джэнет.

— Они были не такими уж плохими, — сказал Джош. — Помните, как Ричард подумал, что сможет оживить флюгер? Он собирался сделать так, чтобы тот крутился сам по себе. Ричард, должно быть, провел дня три, смазывая его рыбьим жиром и еще чем-то, о чем я даже знать не хочу.

— Это было смешно, но не специально, — сказала Джэнет, — это не считается

— Вы просто никогда не понимали Ричарда.

Джэнет фыркнула.

— У меня было много Ричардов, — сказала она с удивительной горечью в голосе.

Последовала небольшая пауза. Она была первой фальшивой нотой этого вечера.

— Но сейчас у нас снова есть кворум, — быстро добавил Элиот, — в высшей степени респектабельный кворум. Физкиды всегда получают самых лучших.

— За лучших! — воскликнул Джош.

Квентин поднял свой бокал. Он был высоко в ветвях своего огненного древа, покачивавшегося в теплом алкогольном ветерке.

— За лучших!

И все выпили.

Все время пребывания на первом курсе, от экзаменов и сплошной неудачи с Пенни, вплоть до ночи, когда он присоединился к физкидам, юноша не мог свободно вздохнуть, даже не подозревая этого. И только теперь он понял, что единственное избавление от всего вокруг, которое он ждал — это был Брэйкбиллс. Даже вдалеке от огромного числа всевозможных законов физики, которые здесь нарушались постоянно, всё казалось слишком хорошим, чтобы быть правдой. Всё смахивало на Филлори, а у Филлори всегда был конец. Эмбер и Умбер выпроваживали детишек Четвинов в конце каждой книги. Исключений тому не было. В глубине души Квентин чувствовал себя туристом, которого к концу дня запихивают обратно во всё тот же грязный, громыхающий, пыхтящий туристический автобус, с потёртыми сидениями, откидным телевизором и вонючим туалетом. Туристом, который возвращается домой, сжимая липкую открытку, и следит за тем, как башни, живые изгороди, пики и крыши Брэйкбиллса отражаются в зеркале заднего вида.

Но конца не было. И парень понимал, что его не будет. Он потратил так много времени, думая о том, что это всего лишь сон, что это происходит с кем-то другим. Он слишком часто думал о неминуемом конце. А теперь пришло время становиться самим собой: девятнадцатилетним студентом секретного университета самой, что ни есть настоящей, магии.

Теперь он среди физкидов, и ему нужно использовать немного личного времени, чтобы узнать их поближе. Когда Квентин впервые встретил Элиота, он считал, что все в Брэйкбиллс будут как он сам, но на самом деле все оказалось совсем наоборот. Среди всей этой утончённой обстановки, диковатые манеры Элиота выделяли его. Он заметно отличался от своих сокурсников, хотя и не мог похвастаться быстротой Элис. Но Элис очень усердно работала над собой, в то время как Элиот даже не пытался. Если же он, всё-таки, пробовал над чем-то поработать, это получалось у него очень и очень хорошо. По мнению Квентина, Элиота совсем не интересовала учёба. Единственное в мире, что его заботило, была его внешность, в особенности его дорогущие рубашки, которые он носил с запонками, даже учитывая их стоимость, за что постоянно получал выговоры за нарушение дресс-кода.

Джош всегда носил стандартную университетскую форму, но старался сделать её не похожей на саму себя. Пиджак никогда не подходил его широкому, крупному телосложению, он был постоянно подкручен, смят или узок в плечах. Он был похож на хорошую шутку, которая никак не заканчивается. Спустя некоторое время Квентин понял, что Джош старается, чтобы его не воспринимали всерьёз, и он наслаждается (не всегда самым лучшим способом) моментом, когда они понимают, что недооценивали его. Он не был эгоцентричным, как Элиот или Джанет, поэтому он лучше всех замечал изменения в группе, и почти ничего не могло ускользнуть от его внимания. Именно он сказал Квентину, что ждал от Пенни недельных ругательств: