Мария Заболотская - И.о. поместного чародея-2

Искен до сих пор подозревал, что я пытаюсь что-то разузнать о той тайной затее, которую он проворачивал, будучи для виду аспирантом магистра Аршамбо. Все, что он рассказывал мне, было всего лишь приманкой, внешне напоминающей настоящие тайные сведения, за которыми я, по мнению молодого чародея, могла охотиться. Искен ожидал, что в какой-то момент я решу, будто разузнала достаточно, и выдам себя, посчитав, что далее старательно притворяться не имеет смысла. Эта игра не казалась ему слишком опасной — в самый раз, чтобы непритязательная интрижка приобрела своеобразную остроту ощущений. Но согласившись на то, чтобы я спустилась в подземелье, Искен рискнул слишком сильно. Свою роль сыграл азарт — ему чертовски хотелось разузнать, что там, внизу. И теперь, когда аспирант убедился в том, что шел по верному пути, пришло время корить себя за поспешность, благодаря которой я подобралась так близко к сути происходящего. Вовсе не беспокойство о моем самочувствии заставляло его раз за разом бросать на меня пристальные взгляды — подозрительность Искена возросла стократно с той самой секунды, как я сказала о руне. Сбежать при таких обстоятельствах означало целиком и полностью подтвердить его подозрения. И об этом мне стоило подумать заранее. Но тот же азарт, что помутил рассудок Искена, сгубил и меня.

Настороженные, взволнованные, мы избегали смотреть друг другу в глаза, усугубляя напряжение между нами. Я отказалась от помощи Искена и промыла укусы самостоятельно, благо опыта обработки таких ран у меня имелось предостаточно. К своему огорчению я видела, что они будут серьезно меня беспокоить — уже через пару-тройку часов нога должна была порядочно распухнуть, несмотря на все мази, которые я употребила. И чем отчетливее я представляла, какими проблемами обернется для меня бегство, тем сильнее ощущала мрачную решимость. Даже себе я не хотела признаваться в том, что главной причиной для решения наконец-то оставить за спиной этот эпизод своей жизни, была обида на Искена. Глупейшая обида, ведь у меня не имелось никаких поводов считать, будто он и впрямь…

— Завтра же возвращаемся в Изгард, — сказал Искен, задумчивый и обманчиво рассеянный. — Я не должен… не могу что-то предпринимать без обсуждения с… Аршамбо.

Я, не удержавшись, криво усмехнулась, и немедленно заслужила новый острый взгляд. Нет уж, если я собиралась дать деру сегодня ночью, то вести себя следовало по-другому. Я отложила куртку, которую до того тщетно пыталась отчистить от грязи, и прерывающимся голосом сказала, что ничего не вижу, перед глазами все плывет. Затем пожаловалась на тошноту. Еще немного погодя я сообщила, что меня донимает озноб. Весь вечер я пролежала, закутавшись в плащ около очага. Глаза я открывала редко, изображая забытье, и оттого не могла понять, получилось ли у меня убедить Искена в своей слабости. Он сменил мне повязку, осмотрел раны и достал какую-то баночку из своих запасов, содержимое которой оказалось на удивление ароматным — я уж привыкла, что действенность мази пропорциональна ее вони. Разумеется, следы от укусов выглядели достаточно неприятно, и даже если аспирант таким образом проверял, не притворяюсь ли я, вряд ли вид моей ноги подтвердил его подозрения.

Я и впрямь чувствовала себя паршиво, но мысль о необходимости побега жгла меня изнутри почище лихорадки. «Я потратила зря уйму времени! — в голове моей словно бил набат. — Мне следовало уехать из Изгарда сразу же, как только Леопольд и Мелихаро переступили порог дома Аршамбо! Они могли справиться и сами! Да и чем обернулась моя забота? Мелихаро все равно ушел, Леопольд только и ждет повода, чтобы выдать себя — он не понимает, как хорошо сейчас устроился… Я пыталась предугадать все те ловушки, которые могли встретиться на нашем пути, но у меня на то не хватило ни ума, ни сил. Коли уж уродилась бесталанной и безродной, давно уж следовало отучиться совать нос в чужие дела и думать о чужих проблемах, все равно никому не поможешь!».

От ужина я отказалась — аппетит у меня и впрямь пропал, да и вряд ли он смог бы помочь мне справиться с тем, что вышло из-под рук магистра Леопольда, вынужденного заняться готовкой. Искен неотлучно находился при мне, отзываясь на каждый мой вздох, и порой мне начинало казаться, что он разгадал мой замысел.

С трудом я дождалась ночи, и, убедившись, что мои спутники крепко спят, поднялась, с удивлением обнаружив, что поверх своего плаща накрыта еще и плащом Искена. Ополоснув лицо остатками воды из кружки, что стояла у моего изголовья, я тихонько вышла, прихрамывая все сильнее. Гонорий, заслышав мои шаги, неприязненно фыркнул, верно угадав, что ничего доброго его не ждет. Вряд ли конь понимал, что его ночной покой здесь охраняло отличное оградительное заклинание, наложенное Искеном, но он явно не сомневался, что в ночном лесу ему понравится куда меньше.

Я с трудом оседлала Гонория, и, взяв его под уздцы, двинулась в сторону леса, с трудом угадывая в темноте тропинку, вьющуюся меж камней. Мне казалось, что в голенище моего сапога вложили раскаленный металлический прут, а копыта коня стучат о камень громче, чем иные раскаты грома. Я убеждала себя, что нога разработается со временем и вскоре начнет гнуться в колене, а слух мой попросту обострился от нервного напряжения — но ошиблась и в первом, и во втором отношении. Слишком поздно я услышала сиплое рычание, уже слышанное мною в подземелье, и слишком неповоротлива оказалась для того, чтобы увернуться от атаки. Три или четыре тени метнулись ко мне, и Гонорий испуганно заржал, опять-таки, правильно догадавшись, что из меня сегодня никудышный защитник.

Если любопытные людишки могли воспользоваться провалом для того, чтобы проникнуть под землю, то и обитателям подземелья с наступлением ночи ничего не мешало выбраться наружу. От меня теперь несло за версту болезнью и слабостью, и гоблины не стали церемониться, тем более, что их по храмовому подворью бродила целая свора.

Я успела лишь прикрыть лицо рукой, и мелкие острые зубы впились в стеганый рукав куртки. Инстинктивно отшатнувшись назад, я вскрикнула от резкой боли в ноге и потеряла равновесие. Единственное, что мне оставалось — кое-как сгруппироваться при падении, чтобы уберечь от укусов живот и горло. Свернувшись в клубок, я торопливо нашаривала нож, как всегда, спрятанный в голенище сапога, но одна из тварей вгрызлась мне в запястье, и я с приглушенным визгом принялась кататься по земле, пытаясь придавить гоблина весом своего тела. Это нельзя было назвать славной схваткой, и я понимала, что времени у меня немного — стоило только кому-то из своры добраться до моей шеи, и мне пришел бы конец.

Гонорий с громким испуганным ржанием танцевал на месте, лягаясь и звонко впечатывая копыта в каменные плиты — возможно, кто-то другой на моем месте решил бы, что верный конь желает спасти своего хозяина, но я не сомневалась: Гонорий намеревался в первую очередь избавиться от меня, как от главной причины всех своих неприятностей. Тщетно пытаясь стряхнуть с себя хищников, бешено царапающихся и кусающихся, мне приходилось одновременно с тем уворачиваться от ударов тяжелых копыт. Уверена, если бы спустя несколько минут гоблины меня не доконали, то Гонорий непременно размозжил бы мне голову. Но не успела я подумать, что дела мои совсем плохи, как яркая вспышка осветила все вокруг, и гоблины разом завизжали, поняв, что пора спасать свои бородавчатые серые шкуры. Я напоследок все же прирезала того, что грыз мою руку, но и остальные не успели далеко разбежаться — Искен бил метко и быстро, не жалея сил.