Ладомир Гарт - Клинок Сариолы

Мэтр низко поклонился. Тем временем клеть достигла конечного пункта своего движения. Золочёные решётки открылись, и принц, император, и их приближённые оказались в круглом хрустальном зале на вершине главной башни дворца. По всему периметру стен зала были расположены огромные окна, дающие вид величественной перспективы Ренегсберга и его окрестностей. Отсюда весь город был как на ладони — с такой высоты дома казались маленькими коробками, кварталы были пронизаны сетью улиц, на которых муравьями суетились люди. Окрестности терялись в туманной дымке. Император встал в центре зала, раскинув руки.

— Вот они, мои владения. И в центре — я, на вершине власти! Отсюда я буду повелевать миром!

— Сомневаюсь, что мировое господство возможно в руках одного человека, — произнёс принц.

— Возможно, и вы убедитесь в этом! Придёт время, и я с радостью приму Сариолу и прочие государства в состав Империи на правах вассала имперской короны!

— Навряд ли такая перспектива обрадует жителей и королевский двор моей страны. Пока что у нас нет причин и желания проситься к вам в вассалы.

— Всё может измениться со временем, — усмехнулся Гилдериан, — зачем жить мелкими местечками в распрях и разногласиях, когда лучше объединиться под властью мудрого и справедливого правителя?

— А как же быть с гордостью независимости и национальным самосознанием?

— Правители да смирят гордыню во имя блага своих народов! А кто не смирит, тому придётся сделать это перед лицом силы!

— Позвольте напомнить вам, Ваше величество, что мир между Империей и другими государствами держится за счёт шатких политических компромиссов, нарушить которые может даже неосторожно брошенная фраза. Глупо было бы раскачивать карточный домик, стоя на его вершине.

Слова принца очень не понравились императору. Он молча вошёл в клеть, за ним последовали все остальные. Когда клеть опустилась, Гилдериан сухо сказал принцу:

— Я повелел отвести вам покои во дворце. Можете отдохнуть с дороги.

— Благодарю вас, Ваше величество, — сказал принц, поклонившись.

Слуги проводили Эвальда и мэтра в роскошные апартаменты, обставленные изысканнейшей мебелью. На высоких мраморных стенах теснилась искусная вязь из золотых листьев. Сбросив плащ и башмаки, Эмилиус плюхнулся на широкую кровать под атласным балдахином.

— Как изменчива судьба! Вчера только нашей постелью была полевая трава, а сегодня мы в прекраснейшем дворце!

— Что-то говорит мне о том, что где мягко стелят, там будет жёстко спать, — произнёс принц.

— Действительно, господин, зачем вы сказали такую резкость? Вы видели, как переменился в лице грозный владыка?

— Что же, мне лучше было молчать, когда мне сообщают о намерении силой захватить мою страну? Император забыл, что перед ним сын правителя независимой державы, а не его придворный холуй, стремящийся во всём ему угождать!

— Ох, чувствую, дело идёт не к добру. Гилдериан не из тех людей, которые прощают обиды.

Эвальд запер двери, и друзья тотчас заснули, растянувшись на роскошных кроватях, так как сильно устали в дороге.

Вечером мрачным предчувствиям мэтра суждено было сбыться. В дверь настойчиво постучали. Это был тот же самый стражник, который провожал утром принца во внутренние покои дворца.

— Господин принц, император немедленно требует вас к себе. Я провожу вас.

Эвальд последовал за стражником.

— Будьте готовы, господин принц, — предупредил стражник, — его величество в гневе.

— Я догадываюсь, — произнёс принц.

Гилдериан ждал их в зале аудиенций. Его лицо выражало крайнее раздражение. Эвальд подошёл ближе и поклонился.

— Я недоволен вами, принц. Я очень вами недоволен! — сказал император.

— Вы о нашей размолвке в Хрустальной башне? Согласен, я сказал резкость, но ведь вы сами спровоцировали меня! Давайте же простим друг друга, как будто ничего этого не было.

— Я не только об этом. Ко мне поступили подробные сведения о произошедшем в Локкарде. Выяснилось, что вы, угрожая смертью Гольму, заставили его выдать всем желающим разрешение для въезда в Империю! Какое право имели вы угрожать моему наместнику и отдавать ему указания?

— Я не угрожал ему смертью. Гольм должен был умереть по древним правилам хольмганга, поединок затеял не я, а сам Гольм. Я лишь простил его, избавив от необходимости уйти из жизни, и предложил ему загладить его ошибку перед людьми, над которыми он откровенно издевался, пользуясь своим высоким положением.

— Но среди этого сброда, который хлынул в тот день на землю Империи, могли оказаться вражеские шпионы и лазутчики! Разве вы не знаете, что враги мечтают разорвать на части мою державу! И вы, принц, им в этом способствуете!

— Там не было лазутчиков, Ваше величество. Ставя себя на место шпиона, я бы предположил, что легче проникнуть на землю Империи в обход пограничного пункта, а не ждать, пока наместник поссорится с проезжающим принцем.

— Ну, а дальнейшие ваши действия? Они тоже не были проникнуты дружественностью к Империи! Мне сообщили, что вы сверхъестественным образом разгромили войско варваров на севере под Коппервудом.

— Что же в этом плохого и недружественного? Варвары — враги Империи.

— А то в этом плохо, что правители и народ Коппервуда готовы были обратиться ко мне с прошением о защите и покровительстве и о приёме в состав Империи, если бы не этот ваш необдуманный поступок! Коппервуд мог бы стать хорошим форпостом Империи на севере!

— Боюсь, Ваше величество, что вашим войскам некого было бы спасать. Имперское войско могло успеть подойти к Коппервуду только через неделю, когда варвары уже разгромили бы Коппервуд и перебили его жителей.

— Ну и что? Мы бы заново его отстроили, населили поселенцами. Что значит жизнь горстки людей перед благом державы? Вам, принц, как будущему правителю, надо было мыслить в государственных масштабах!

— Благо державы — это добро для её подданных. Какое бы благо испытали эти люди, войдя в состав Империи и погибнув оттого, что вы не смогли их защитить? — произнёс принц, — к тому же рыцарский долг запрещал мне оставлять в беде людей, просящих меня о помощи.

— Рыцарский долг! Прежде всего, вы политик, а политика — это не всегда долг, правда и справедливость!

— В таком случае понимаю, что разочаровал вас, потому что этих принципов я всегда придерживаюсь в своих поступках.

Император повернулся спиной к Эвальду. Это было признаком крайней немилости.

— Вы, принц, объявляетесь нежелательной персоной, и вам надлежит покинуть Империю. Впрочем, — император обернулся, — дозволяю вам остаться во дворце до утра, чтобы меня не упрекнули в негостеприимстве.

Принц с поклоном удалился.