Анна Ринифе - Город забытых снов(СИ)

- Ну хорошо, скажи мне хотя бы, о чем ты мечтаешь, - услышала она. - У каждой девочки есть мечта. Ведь, правда? О чем мечтаешь ты? Может быть, о славе, может быть, о роскоши? Может быть, вполне может быть, - о любви? Каждый одинокий человек мечтает о любви, что значит, каждый человек мечтает о любви. Да, но ведь, есть что-то еще? Что-то сокровенное, чего хочется только тебе? Твоя неповторимая мечта, одна из тысячи, о чем она? Расскажи мне, девочка.

Лика непонимающе скользила по черным дырам, стараясь зацепиться хоть за что-нибудь. Смысл слов доктора растворялся в ее сознании до того, как она успевала его уловить. Она слышала его монолог отрывками, он падал на нее как осколки, обрывки чего-то огромного и странного.

Зачем рассказывать незнакомцу о своих мертвых мечтах? Ни слова, ни пролитые слезы не вернут их к жизни. Так ведь они никогда и не были живыми, - пронеслось в голове у Лики, - словно тени, кусающие ее сердце, всегда такие голодные, готовые наброситься и растерзать ее в клочья, если только на долю секунды впустить их в свои мысли.

Ее обреченные мечты, они утратили свой цвет, утратили свой вкус и запах, они слились в однородную серою массу, тянущую ее в пустоту пропасти. Они и сейчас вьются в воздухе, как призраки ее мертвых детских желаний, как отравленные цветы в гигантском маковом поле, снятом на черно-белую пленку. Эти цветы так близко к горлу, что трудно дышать. Лика изо всех сил напрягла зрение. На тусклых обоях шевелилось серое пятно - это солнцу пришло в златокудрую голову заглянуть в кабинет эксперта по ремонту искалеченных душ, и теперь его тень, тень доктора, размахивала руками в такт движениям своего владельца.

Врач говорил, говорил и говорил. Он задавал вопросы, не ожидая ответов. Он сокрушался о пропуске предыдущего визита и наигранно расспрашивал о практике в деревне. Лика изредка давала односложные ответы, с трудом вставляя свои тихие комментарии в разгоряченную тираду психотерапевта.

- Почему же твои визиты такие короткие, - наконец вздохнул доктор, наивно закатывая глаза. - Как мало времени на каждого пациента. А нам ведь есть, о чем поговорить. Правда, есть? - подмигнул он ей.

Лика встала и как во сне поплелась к двери. Черные дыры, эти страшные пропасти, которые все же были ее единственными ориентирами в пространстве, погасли. В голову забралась огромная стрекоза, которая с невероятной скоростью била своими прозрачными крыльями, пытаясь выбраться из неожиданной ловушки. От этого хлопанья разлеталось эхом "зачем ты живешь?" "зачем....живешь" ".....живешь" ".......вешь" "зачем.....".

Девочка вышла в больничный коридор и вдохнула воздух. Он показался ей горьким и затхлым. Чьи-то сильные руки подхватили ее и отволокли от двери, усадили на скамейку и нежно, но настойчиво начали тормошить ее лицо.

- Что случилось? Что он сделал?

Лика закрыла глаза. Меньше всего на свете она хотела сейчас кому-то что-то объяснять. Она испугалась, что это врач трясет ее как тряпичную куклу и заплакала. Постепенно сквозь шум в ушах и беспрерывное трепетанье блестящих крыльев девочка начала различать обращенные к ней слова. Кто-то ее успокаивал. Кто-то гладил ее волосы и прижимал к себе, бережно и осторожно. Лика узнала запах - едва уловимый сладко-горький аромат полыни. Знакомые руки, темно-каштановые волосы, спадающие на ее виски, потому что он прижал губы к ее лбу, такие знакомые глаза, изумрудно-льдистые. Лика вздохнула с облегчением.

- Доминик, - прошептала она.

Он не сразу отстранился от нее, и Лике уже стало казаться, что все будет хорошо, все страхи и проблемы были позади. Но нервное трепетание стрекозы вернулось, как только Доминик выпрямился и перестал ее обнимать. Он все еще держал ее лицо в своих руках, когда дверь кабинета открылась и ненавистный доктор появился на пороге. Вероятно, он намеревался куда-то идти, но увидев их двоих, передумал. Он не потрудился даже спросить, почему Лика все еще сидит в коридоре поликлиники, и к тому же с зареванным лицом. Ничего удивительного он в этом как будто не видел. Его орлиный взгляд скользнул по Доминику, и уголки его тонкого рта еле заметно подскочили вверх, выдавая то, как у доктора невольно сжались зубы. Психотерапевт развернулся и скрылся в своем кабинете.

- Он не отдал зеркало, верно? - задумчиво спросил Доминик.

- Верно, - вздохнула Лика. - Только теперь она поняла, почему расплакалась. Все из-за бабушкиного зеркала. С чего бы ей еще рыдать? Правда, было все равно стыдно.

Лика немного отодвинулась от Доминика и стала вытирать лицо ладонями.

- В следующий раз заберу.

Парень не ответил. Он смотрел на нее как на ребенка, который сам того не зная, попал в очень опасную игру, и все, что ему остается - это растирать кулачками пролитые по пустякам слезы, потому что, знай он правду, оцепенел бы от страха.

VII

Агния сидела, согнувшись, над стопкой исписанных бумаг. Пять лет назад она все еще верила, что будет заниматься захватывающими этнографическими исследованиями. Сейчас она проверяла сочинения своих студентов. Для коллег, университетских преподавателей, она была безнадежной тургеневской девушкой. В своем представлении она была серой мышкой, в своем воображении - страстной Саломе.

Агния подняла голову и встретилась взглядом с одной из красавиц Альфонса Мухи. Рыжеволосая незнакомка с невинно-хищной улыбкой смотрела на нее с превосходством. Она была произведением искусства, ее место было в Лувре или Эрмитаже, но не в крохотной сумрачной комнатушке поверх местами пожелтевших обоев. Какова ирония, ведь ее точнейшая копия висела именно в одном из роскошных залов, где ценители высокого затаивали дыхание, всматриваясь в ее лицо.

Агния отложила исчерканный листок. Из головы не выходило сегодняшнее столкновение с одной из ее коллег - женщиной лет тридцати с лишним, пышной блондинкой с мутно-голубыми глазами. Марию никто не любил и никто не слушал. Она всегда говорила слишком много и слишком долго. Она искренне верила, что лишь она пытается разрешить все возникающие в университете проблемы и лишь она относится к ним всерьез. Заходя на кафедру, она сразу же начинала посвящать всех присутствующих в ход текущих дел, даже если присутствующие предпочли бы продолжить мирное поедание обеда с полузакрытыми глазами без посторонних раздражителей. Мария собирала подписи в поддержку кучи заявлений, требовала деньги на благотворительные нужды, вежливо критиковала работу лаборантов, сосредоточенно ныла о нехватке времени и внимания к своей персоне, беспрестанно вздыхала о своих студентах-двоечниках. Студенты, меж тем, более или менее открыто обсуждали ее абсолютное неумение объяснить свой предмет.

Сегодня Мария сосредоточила свои призывы к справедливости на Агнии. "Ваши студенты сорвали мне занятие", - срывающимся голосом заявила она, ворвавшись на кафедру. Это было как раз то, чего Агния боялась, - почему-то превращение этого страдающего за всех создания во врага казалось опасным. "Извините, я задержала их на пять минут. Мы смотрели фильм", - осторожно попыталась предотвратить конфликт Агния. Но Мария только больше разжигалась. Она неистово кричала о своих благих намерениях и их абсолютном непонимании со стороны коллег, угрожала докладной и пыталась пристыдить истинами морали. Ее мутные телячьи глаза фактически выкатывались из глазниц, делая ее похожей на древнюю жрицу, вошедшую в транс. Встречаться с Марией взглядом было страшно, даже когда она была спокойна, потому что в ее взгляде было неисчерпаемое вместилище необъяснимой ненависти и злобы. Сейчас же все заходящие на кафедру преподаватели молча шарахались в сторону, быстро брали свои вещи и проскальзывали обратно в двери. Агния отдала бы многое, чтобы последовать их примеру. Но она не могла сдвинуться со стула, потому что вся эта истеричная какофония была посвящена ей, прояви она неуважение, попытавшись проигнорировать ее, вероятно, Мария растерзала бы ее в клочья.