Варвара Мадоши - Древесная магия партикуляристов

Эффект этих потрясающих виршей был поразителен: нападающие застыли в дверях, кое-кто замер настолько внезапно, что не успел даже занести ногу, которую собирался было поставить на пол. Так и остались балансировать на одной ноге.

Один из тех, кто замер с приподнятой ногой, не удержал равновесия и рухнул лицом в подушку — разумеется, подушки, раскиданные Его Величеством в начале предыдущей главы никто и не думал убирать.

Фиона сделала повелительный жест рукой, вплетая его в ткань повествования. Матиас, которого никакая поэзия не могла изумить в достаточной степени, немедленно понял, что она имела в виду. Он подошел к толпе нападавших и принялся сноровисто перерезать глотки тем, кто был одет попроще. Орудовал Матиас своими метательными ножами, ибо более серьезного оружия ему в данном случае не требовалось; иногда, если расположение фигур позволяло, он перерезал глотки даже с двух рук.

Очнувшиеся от столбняка сестрички Гопкинсы так же быстро принялись вязать руки и рты тем, чья одежда блистала драгоценными камнями (преимущественно яшмой и янтарем).

В коридоре, увы, оказалось достаточно тесно: нападающих насчитывалось человек до тридцати. К счастью, пронзительный и проникновенный одновременно альт принцессы Фионы проникал даже туда.

— Мы уже закончили, спасибо, — заметил Матиас, возвращаясь в спальню и вытирая ножи об одежду ближайшего говномага.

Заглядывавшая в окно луна уже утратила очаровательный розовый оттенок послезакатной стыдливости, стала белой и холодной. Откуда-то издалека, из-за выбитой двери, по уже свободному от захватчиков коридору доносились звуки музыки все еще не завершившегося где-то бала.

— Вот как? — Фиона довольно улыбнулась и поправила прядь волос над ухом. Это был всего лишь жест кокетства: прическа принцессы была растрепана столь равномерно, что вряд ли тут что-либо могло помочь. — Говорил мне гувернер, что сочетание высокого и низкого в искусстве всегда производит наибольшее впечатление…

— О, сестрица, здорово! — горящее энтузиазмом лицо Антуана выглянуло между шторками кровати. — Но как вам это удалось?! И откуда вы знаете…

— Любезный мой брат, — высокомерно произнесла Фиона, отряхивая с рукавчиков платья невидимые пылинки, — пора бы вам уже и разбираться в классической литературе. Это был, извольте видеть, отрывок из классической поэмы Темных Веков, «Моя извращенная страсть» знаменитого барда Эрмануила Квинтиллионе-Копрофага [7] Копрофаг — с греч., досл. «пожиратель кала». , основателя клана Квинтиллионе. Разумеется, эти господа не могли не впасть в священный трепет, заслышав строки своего предка.

— Ваше высочество, а откуда… — благоговейно произнесла Сью, а Мэри продолжила (они обе смотрели на Фиону глазами преданных собак): — Вы так разбираетесь в проблеме?

— Наивные, — Фиона снова извлекла откуда-то веер (даже Матиас своим тренированным зрением не смог различить, когда и куда она его убирала и откуда потом достала). — Особа королевских кровей должна разбираться в дерьме досконально, различать его виды на запах и даже на вкус. Имейте в виду, братец!

В этот день над столицей империи Гвинаны, столичным городом Варроной (и пусть никто не сомневается, что это столица, причем самая столичная столица из всех столиц), стояла чудесная погода. Невыразимость этого чуда была столь велика, что даже горожане за столиками уличных кафе, славные не только умением играть в карты при любой температуре, но и немалым красноречием, не могли подобрать надлежащих эпитетов. Они только щурились на одуревшее от синевы небо, проводили указательным пальцем над верхней губой, которая немилосердно потела под модными в этом сезоне щеточками усов, качали убеленными сединами головами и произносили: «Ну и ну!» Все другие слова вымывались прозрачной свежестью воздуха, белыми паутинками легкомысленных облаков, буйством алых, охристых, нежно-оранжевых, прозрачно-бежевых и иных оттенков на листьев каштанов и пальм, вольготно росших вдоль улиц… пальмы желтели, не обращая внимания на особенности своего вида, и лениво роняли на прохожих похожие на опахала листья. Прохожим оставалось только уворачиваться: пальмовый лист, как известно, весит прилично, и, упавши на тебя с высоты, может нанести травмы.

Матиас Барток шествовал по тротуару, чувствуя себя несколько неуютно в темно-зеленом камзоле, темно-синих штанах и таком же плаще. О да, все цвета были весьма выдержаны и умеренны, однако все-таки серьезно отличались от привычного ему антрацитово черного. Кроме того, из-под воротника-стоечки камзола — о ужас! — выглядывал белый воротник нижней сорочки. Да и отсутствие арбалета, подаренного Его Величеству, жгло будто огнем. Матиасу подсознательно казалось, что он шагает по улице голым, и единственное, что примиряло его с реальностью, это отменно блестящие черные сапоги: их Юлия разрешила оставить.

Да, Юлия шла рядом с ним, по-хозяйски подхватив под руку, и от этого приходилось смиряться и делать, что прикажут. Несомненно, они представляли собой весьма достойную пару.

Будущая госпожа Барток была одета, для разнообразия и чтобы не вызывать излишнего ажиотажа, по-женски, как не слишком знатная дворянка. Ее темно-зеленое бархатное платье прекрасно сочеталось с костюмом Матиаса, рождая у того смутное, но знакомое всякому мужчине чувство обреченности. Неприлично короткие волосы Юлия прятала под изящной шляпкой, украшенной букетиком искусственных кленовых листьев. И платье, и шляпка были подарены ей семейством Марофиллов, у которых она теперь жила — ибо сестры Гопкинсы квартировали вместе с Матиасом во Дворце-на-Куче по причине своих охранных обязанностей. Рютгер Марофилл весьма благоволил юной госпоже Борха и обращался с ней как с какой-нибудь двоюродной племянницей, приехавшей погостить. Лаура тоже души не чаяла в девочке, а что касается Томаса Марофилла, то он был неизменно слишком занят.