Юханан Магрибский - Среброгорящая Дремчуга

— Ну, раш ты такой глашаштый, — передразнил кто-то, веселясь. Народ стал расходиться, а Житька во все глаза смотрел на волшебника. Тот хлопнул себя по бёдрам, огляделся, да и сел, где стоял, прямо на землю, прислонившись спиной к помосту. Выдохнул тяжело, вдохнул, ещё раз выдохнул. Глаза закрыл.

— Ну что, малец? Понравилось?

Проглотивший язык, Житька сперва кивнул, и только сообразив, что волшебник не смотрит, выдавил:

— Очень.

— Вот что. Устал я, видишь? Сбегай за вином.

Сказал, и монетку в воздухе подбросил — откуда взялась? — Житька поймал, рука сама потянулась. Не за серебром, конечно, — посмел бы у волшебника брать, а так просто, от привычки камешки подбрасывать и ловить.

— Ну, что стоишь? Бегом.

И Житька побежал, не чуя под собой ног и не понимая, за что ему выпало такое счастье. Он вернулся с большой кружкой вина, которую держал двумя руками, ужасно боясь уронить или расплескать. Волшебник сидел всё там же и казался теперь простым гулякой, прикорнувшим, где пришлось. Житька тихонько позвал его, и когда тот вскинул голову, сощурив светло-серые глаза, подал ему чашку. Хотел и разменную сдачу ссыпать ему на ладонь, да волшебник оттолкнул руку: оставь, мол. А вино выпил всё, залпом, охнул, совсем как отец после чарочки.

— А ну, ещё неси! — велел он, и другая монетка блеснула в воздухе.

Житька разом обернулся с новой кружкой. От этой волшебник только отхлебнул, и поставил на землю, рядом с собой, причём хлопнул так, что вино плеснуло и пролилось. Он посмотрел на Житьку весёлыми, шальными, серыми глазами, которые уже приобрели тот особенный блеск и душевную благость, какая появляется в глазах у добрых людей поздним, тёплым вечером, когда после хорошо проделанной работы они выпивают добрую кружку вина. Во всяком случае, так казалось Житьке.

— Что малец, здорово я их, а? Хоть бы один заметил, ну хоть бы один, а? А ты вот заметил, молодец, глазастый. А эти — ну что слепые котята, мать их… Прости малец, — сказал он и замолчал, поглядывая кругом отяжелевшим взглядом. — Жарко сегодня, правда? Давно так жарко не было. Вина бы выпить, — волшебник стал хлопать себя по бокам, очевидно, пытаясь вспомнить, куда подевал свои монеты.

— Так вот же, мудрый, рядом с тобой кружка: в ней есть ещё вино, — отважился подать голос Житька, хотя и не был очень уж уверен, что этого волшебника следовало называть мудрым. Обычно мудрые, которых удавалось увидеть, ходили горделиво и медленно, вид имели внушительный, были толсты и бородаты, к тому же волшебник говорил, что сам он только ученик, и не удостоен даже имени на Се-Ра. Но, поколебавшись, Житька решил, что только мудрый мог творить все те чудеса, которые он сегодня видел. А волшебник отыскал кружку:

— О! И правда. Сметливый парень, — рассеянно молвил он, приложившись к кружке и жадно отхлебнув. — Ты вот скажи, что думаешь, всё это — чудеса? Высшее искусство волшебника, а, малец? Не-ет, — протянул он тут же, зевая и снова поднося ко рту кружку, — это так всё, семечки. Сложно, кто бы говорил. Вот думаешь, ты бы смог? Не смог бы, говорю тебе, дуралей! Прости, малец. Вот, не смог бы!

Он отхлебнул ещё, и возразил сам себе:

— Хотя. Вот тут уж как пойдёт. Если б трудился, как я, то, может, и смог бы, а? Да куда там. Одно — ты послушай, вот это чего стоит! Люди Среброгорящей! Простите ученику его невежество, простите тому, кто стремится к свету высокого знания, слабость его потуг и тщету усилий, простите убогому его дерзость и дозвольте же, о милостивейший народ Среброгорящей… — начал он вдруг звонким, отчётливым голосом, так что люди кругом заоборачивались, но в гуляке волшебника не признали, и проходили мимо. — Ну, вот ты так скажешь, малец? Вот, не скажешь ведь. А я скажу. С любого места, под любой случай, как хочешь, так и скажу. А это — что? Так, малость. Любой скоморох может! — рассмеялся он.

Выпил, и перевернул кружку: гляди, мол, пустая.

— Услужи, малец. Неси ещё.

Монетки на этот раз он не подбросил — кажется, просто забыл, но Житька всё равно побежал к бочке за вином. Он пересчитал разменную медь, сдачу с волшебникова серебра, — на вино не хватало совсем немного. Что же делать? «Вот дурак, да у тебя же свои есть!» — обругал себя. Матушка дала немного, на праздник, чтобы не бедней других был, и съел хоть какой пряник или леденец, или ещё чего — кто же знает, что на Смотринах принято? Одни старики и помнят. Вскоре он вернулся с вином.

— Ах, хорошо вино, прохладно! Терпкое, как маленькая слива в девичьем саду, а, малец? Да ты совсем мал, гляжу.

Он выпил ещё, и Житька, осмелившись, присел с ним рядом. Ночь, казалось ему, сгустилась до своего предела, нависая и кружась над жалким светом уличных светильников, от которых уже почти и толку-то не было. То тут, то там мелькали пламенники, почти совсем не разгоняя мрака, а только выхватывая из него порой лица гуляющих горожан. Житьке на какой-то короткий миг сделалось тоскливо: ни Ирника, ни Вашека теперь не найти, до дома придётся идти одному, а то и остаться здесь до утренней зорьки, чтобы не заплутать по ночным улочкам. И то, если не прогонит стража. И матушка, наверное, будет тревожиться зазря, и отец, — если не задремлет, подобрев от вина, — станет сердиться. Но волшебник продолжал рассуждать, ни мало не заботясь, слушают ли его, и Житька, вмиг забыв обо всём ином, стал ловить его слова, кляня себя за то, что пропустил уже добрый десяток.

— А это же самое лёгкое, — говорил волшебник. — Не скрою, сноровка нужна, что тут говорить? Но разве ж сравнить… ну вот хоть со сменой одёжки, а? Нет, шалишь. Куда как проще. Дело совсем нехитрое, а всё равно — волшебство. Да вот хоть бы и ты смог.

Житька подумал было, что ему почудилось, примерещилось, послышалось, но слова звучали ясно и повторялись в его ушах, заставляя мысли кружиться в обезумевшем хороводе: «Волшебство! Да вот хоть бы и ты смог!». Живот обдало холодом, ну же, сейчас он расскажет! Но волшебник как назло молчал и клевал носом, роняя голову на грудь. «Что ж ему сказать-то такое, чтобы не спугнуть? — соображал Житька. — Ведь сомлел уже спьяну, сам себе не помнит, может и сболтнуть, только бы спросить правильно! Как бы выведать…»

— Дядька, а дядька? — осторожно спросил Житька. — Да это ж больно сложно, ты меня научить не сумеешь, я ж бестолочь, ты сам говорил.

Волшебник посмотрел на него хмельным взором, стараясь разглядеть.

— Бестолочь? — спросил он сам себя. — Ну, да, бестолочь и есть.

— Так вот я и говорю, — гнул своё Житька, — бестолочь я, не сможешь меня научить. Мне волшба не даётся.

— Не, а ну иди сюда! Иди, малец, — поманил он. Житька, хоть и был совсем рядом, придвинулся ещё на полшага и наклонился, боясь собственной храбрости. — Ближе наклонись.

Житька наклонился ещё чуть-чуть, пряча глаза, стараясь потеряться во мраке ночи, только бы не стоять сейчас здесь.