Барбара Хэмбли - Те, кто охотится в ночи. Драконья Погибель

Грохот создавал иллюзию уединения. В бурлящей вокруг толпе никому ни до кого не было дела, и спустя минуту Гарет заговорил снова.

— Это случилось на охоте, — объяснил он. — Мы с отцом оба любили охотиться, хотя потом он не выехал в поле ни разу. Мама ненавидела эту забаву, но она любила отца и, если он просил ее, всегда выезжала с нами. Он посмеивался над ее трусостью, но это были не просто насмешки — он не выносит трусов. Она следовала за ним по ужасной местности, вцепившись в луку седла, и все ждала окончания охоты. Потом он обнимал ее, и смеялся, и спрашивал, не набралась ли она храбрости, — словом, подшучивал над ней. И так было всегда, насколько я помню. Она иногда лгала ему, что начинает находить в охоте удовольствие, но, когда мне было четыре года, я случайно увидел, как она перед самым выездом разорвала свою амазонку — персиковую, с серой выпушкой, — так боялась…

— Это была храбрая леди, — тихо сказала Дженни.

Гарет быстро взглянул ей в лицо и тут же отвел глаза.

— Прямой вины отца нет, — сказал он, помолчав. — Но, когда это случилось, отец решил, что виноват во всем он один. Она упала вместе с лошадью на камни, а с дамского седла спрыгнуть можно лишь в одну сторону. Она умерла через четыре или через пять дней. Это было пять лет назад. Я… — Он запнулся, слова не желали выговариваться. — Я нехорошо повел себя с ним после этого.

Он протер очки неуклюже и неубедительно: на самом деле он вытирал глаза.

— Теперь-то я понимаю, что, будь мама чуть похрабрее, она бы просто сказала ему, что не поедет ни на какую охоту. Не бояться быть высмеянным — тоже храбрость. Может быть, поэтому я и стал таким храбрецом, — добавил он со слабой усмешкой. — Если бы я тогда понял, что отец винит себя куда строже, чем я его… — Он пожал худыми плечами. — Если бы я это понял тогда! Но в то время мне было всего-навсего тринадцать. А когда наконец понял, было уже поздно — появилась Зиерн.

Священники Кантирита скрылись в одном из кривых переулков, зажатых кренящимися, словно пьяными, строениями. Ребятня, дурачившаяся вокруг процессии, успокоилась и вернулась к своим играм. Джон шел обратно по замшелым камням мостовой, выложенным елочкой, то и дело останавливаясь посмотреть на новое диво: на краснодеревщика, ремонтирующего кресло на каменной тумбе, на неистово жестикулирующих актеров или на зазывалу, заманивающего зрителей цитатами наиболее смачных кусков из пьесы. «Никогда он не научится, — усмехнувшись, подумала Дженни, — вести себя как герой из легенды».

— Должно быть, тяжко тебе пришлось, — сказала она.

Гарет вздохнул.

— Через пару лет стало легче, — признался он. — Я возненавидел ее. Потом она лишила меня даже ненависти. — Он покраснел. — А теперь…

Внезапно на площади возникло смятение — словно сцепились вдруг собаки. Женский глумливый голос взвыл: «Шлюха!» — и Дженни резко обернулась.

Однако причиной было вовсе не отсутствие вуали на ее голове. Маленькая женщина-гном с мягким облаком волос — абрикосовым в убывающем свете дня — робко пробиралась к фонтану. Ее шелковые черные штаны были подвернуты до колен, чтобы не замочить их в лужах на выбоинах мостовой, а белая туника с богато расшитыми и заботливо заштопанными рукавами говорила о высоком происхождении карлицы и о ее нынешней бедности. Она приостановилась, оглядываясь и болезненно щурясь, затем снова двинулась к фонтану. Маленькая округлая рука нервно стискивала дужку неумело несомого ведра.

Кто-то завопил:

— Эй, миледь! Что, устала сидеть на припрятанном зерне, да? А слуги-то нынче — дешевые!

Карлица снова остановилась и закрутила головой, словно ища обидчика, — беспомощная и полуслепая при свете дня. Кто-то кинул в нее сухим собачьим дерьмом. Она подпрыгнула, дернулась, узкие ступни в мягких кожаных башмаках поскользнулись на влажном, неровном камне. Карлица выронила ведро и, упав, быстро перевернулась на четвереньки. Одна из женщин у фонтана под одобрительные смешки товарок спрыгнула с края и пинком отбросила ведро подальше.

— Это научит тебя, как перекупать хлеб у честного люда!

Карлица торопливо подползла к ведру, но стоило ей протянуть руку, как толстая блеклая женщина, самая горластая из сплетниц, облюбовавших фонтан, отбила ведро еще дальше.

— И заговоры чинить против короля!

Карлица встала на колени, озираясь. Кто-то из ребятишек вылетел из собравшейся вокруг толпы и дернул ее за волосы. Карлица крутнулась, пытаясь ухватить его, но озорник уже сгинул. С другой стороны подскочил еще один мальчишка, слишком увлеченный новой игрой, чтобы заметить приближение Джона.

При первых признаках беспорядка Драконья Погибель повернулся к стоящему рядом мужчине, татуированному выходцу с запада, чья одежда состояла в основном из кожаного фартука, какие носят кузнецы, и вручил ему три вафельных пирожных.

— Подержи, пожалуйста. — И, неторопливо пронизав давку вежливой вереницей всевозможных «простите… позвольте…», перехватил второго озорника как раз в тот момент, когда тот протянул руку к волосам карлицы.

Гарет уже предвидел, что сейчас произойдет: внешнее добродушие Джона могло обмануть кого угодно, не одних только придворных Зиерн. Внезапно схваченный мальчишка не успел даже завопить, как шлепнулся прямо в фонтан. Чудовищный всплеск окатил всех без исключения женщин на ступеньках, досталось и зевакам. Когда мальчишка вынырнул, кашляя и отплевываясь, Аверсин, нагнувшийся за ведром, снова повернул к нему голову и сказал дружески:

— Твои манеры так же грязны, как и твоя одежда. Непонятно, куда только смотрит твоя мать. Так что купание тебе не повредит во всех смыслах.

Он зачерпнул ведром воды и повернулся к мужчине, оцепеневшему с пирожными в руках. На секунду Дженни показалось, что кузнец швырнет их сейчас в фонтан, но Джон только улыбнулся ему — ослепительно, как солнце на клинке, — и мужчина с недовольным видом отдал пирожные. Из глубины толпы насмешливо закричала женщина:

— У гномихи — любовник!

— Благодарю, — с любезной улыбкой сказал Джон кузнецу. — Извини, что бросил мусор в фонтан, и вообще…

Держа пирожные на весу, он спустился со ступеней и двинулся рядом с карлицей в сторону ее переулка. Дженни, сопровождаемая Гаретом, поспешила вслед, на ходу отметив, что теперь никто не осмеливается к ним приблизиться.

— Джон, ты неисправим, — сказала она. — С вами все в порядке?

Последний вопрос предназначался карлице, торопливо семенящей короткими кривыми ножками, чтобы не отстать от Драконьей Погибели.

Она подняла на Дженни светлые, почти бесцветные глаза.

— О да! Спасибо. Я бы никогда… Мы всегда ходили к фонтану по ночам, а если вода была нужна днем, посылали девушку, которая на нас работала. Но она ушла… — Широкий рот карлицы кривился, когда она это выговаривала.