Барбара Хэмбли - Те, кто охотится в ночи. Драконья Погибель

И тут разум Моркелеба сомкнулся, как челюсти. Лопушка захлопнулась. Со всех сторон подступила душащая темнота, которую не могло одолеть даже колдовское зрение Дженни. Горло сдавили отчаяние и ужас. Злорадный взгляд дракона, казалось, следил за ней отовсюду.

Затем, как учил ее Каэрдин и как поступала она потом всю жизнь, Дженни заставила страх утихнуть и, замкнувшись в пределах своей скудной маленькой магии, принялась кропотливо — руну за руной, ноту за ногой — составлять заклинание, вкладывая все силы в каждое новое его звено. Горячая ненависть дракона клубилась вокруг, и все-таки в ней открылась, брызнула на секунду светом крохотная брешь, и в эту брешь Дженни метнула музыку драконьего имени, превращенную заклятием в копье.

Разум его вздрогнул и отпрянул. Зрение вернулось, и Дженни обнаружила, что стоит по колено в груде золота, а перед ней отступает, пятясь, огромный черный силуэт. Не давая ему времени опомниться, она ударила новым заклятием, вложив в него всю свою ярость, вплетя в мелодию руны боли и разрушения — те самые, с помощью которых заговаривала гарпуны. Однако точь-в-точь как в той давней схватке с бандитами на распутье, ненависти Дженни не испытывала — просто иначе было нельзя. Дракон дернулся и уронил гривастую голову на жалобно звякнувшую золотую груду.

Вне себя от ярости и разрушительной магии Дженни бросила зло:

«Ты не овладеешь мною, Моркелеб, ни колдовством, ни золотом. Ты мой раб и выполнишь все, что я прикажу. Именем твоим говорю: ты уйдешь отсюда и никогда не возвратишься. Ты слышишь меня?»

Изо всех сил Дженни пыталась сломить его сопротивление, но уже чувствовала, что это не в ее власти, что он сейчас вырвется из тисков ее воли и… Инстинктивно она отступила на шаг, глядя, как он, отпрянув к стене, поднимается, словно гигантская кобра, ощетинивая смертельную мерцающую чешую.

«Слышу, колдунья», — прозвучал в мозгу его шепот, и ей показалась, что Моркелеб сам безмерно удивлен собственными словами.

Молча повернувшись, Дженни покинула храм и пошла туда, где смутный квадрат света обозначал внутренние врата, соединяющие Рыночный Зал с Большим Тоннелем.

Дженни опомнилась лишь на гранитных ступенях Внешних Врат. Прежде всего ее поразило, как мало страха испытала она перед Моркелебом — лицом к лицу с его золотом и яростью. Мышцы болели: хрупкое человеческое тело явно не предназначалось природой для столь великой магии. Голова, однако, была ясной, что особенно удивляло Дженни, привыкшей к тому, что малейший шаг за пределы ее скромных возможностей немедленно отзывается разламывающей головной болью. Ошеломление не проходило: кому, как не Дженни, было знать, сколь глубока и сильна магия дракона и сколь ничтожна ее собственная!

Вечерний ветер остудил лицо. Солнце ушло за кремнистый западный гребень, и, хотя небо было еще светлым, развалины уже погружались в озеро тени. Вечереющая Долина жила своей маленькой жизнью, не имеющей отношения ни к людям, ни к дракону: Дженни слышала скрип сверчка под обугленным камнем, шорох беличьих любовных игр, трепет зябликов, устраивающихся на ночлег. Там, где дорога огибала груду камней, когда-то бывшую домом, в зарослях сорняка лежал человеческий скелет. Истлевший мешочек с золотыми монетами валялся рядом. Дженни взглянула — и металл запел.

А затем она осознала внезапно, что в долине есть кто-то еще, кроме Джона и Гарета.

Это было похоже на неслышный звук. Запах магии коснулся Дженни, как принесенный ветром дым костра. Она остановилась посреди ломкой путаницы осоки; холодный бриз, пришедший из-за леса, с моря, заполоскал края пледа. Магия была в Долине, на самом ее краю. Дженни услышала в сумерках треск скользкого шелка, зацепившегося за буковый шест, плеск пролитой воды и оборвавшийся возглас Гарета.

Подхватив юбку, Дженни бегом кинулась к роднику.

Аромат благовоний Зиерн, казалось, пропитал собою лес. Темнота уже собиралась под деревьями. Задохнувшись, Дженни выбралась на белесый уступ возле поляны с источником. Первое, чему жизнь учила обитателей Уинтерлэнда, — это двигаться неслышно, даже если бежишь сломя голову. Поэтому появление Дженни замечено было не сразу.

Секунду она высматривала Зиерн. Гарет был на виду: юноша стоял, оцепенев, у родника; буковый шест, каким цепляют ведра, лежал у его ног на мокрой земле. Полупустое ведро покачивалось на камне, готовое свалиться в родник. Гарет не заметил Дженни; появись здесь сейчас дракон — он не заметил бы и дракона.

Магия Зиерн наполняла поляну, словно музыка, слышимая во сне. Дженни и та, вдохнув ароматное тепло, вытеснившее холодный вечерний воздух, почувствовала желание плоти. Глаза Гарета были безумны, судорожно сжатые кулаки выставлены вперед.

— Нет! — Это был скорее шепот отчаяния, чем вопль.

— Гарет… — Зиерн сделала шаг, и Дженни наконец увидела ее. Чародейка подобно призраку вышла из березняка на край поляны. — Зачем притворяться? Ты знаешь, что я люблю тебя и ты меня — тоже. Ты же сгораешь сейчас от страсти… Вкус твоих губ мучает меня день и ночь…

— Когда ты спишь с моим отцом?

Характерным жестом она откинула волосы назад, быстро проведя пальцами над бровью. В сумерках трудно было рассмотреть, что на ней за платье, — что-то полупрозрачное, колеблемое ветерком и бледное, как сами березы. Ее волосы были распущены и не покрыты вуалью, как у девушки-подростка. Любому, не вооруженному колдовским зрением, Зиерн показалась бы сейчас ровесницей Гарета.

— Гарет, я никогда не спала с твоим отцом, — нежно сказала она. — Мы разыгрывали с ним любовников в угоду двору, но, если бы даже он попытался меня к этому принудить, ничего бы не вышло. Он относится ко мне, как к дочери. Но хотела я всегда одного тебя…

Сухие горячие губы Гарета шевельнулись.

— Ложь!

Колдунья простерла к нему руки, и ветерок обнажил их, подняв к плечам легкую ткань рукавов.

— Я не могу больше. Я хочу знать, что это за счастье — быть с тобой…

— Поди прочь! — всхлипнул Гарет, и лицо его болезненно исказилось.

Она лишь шепнула в ответ:

— Я хочу тебя…

Дженни выступила из тени и спросила:

— Что тебе нужно в Бездне, Зиерн?

Чародейка обернулась, на секунду забыв о заклятиях. Соблазн, пропитывавший воздух, распался чуть ли не со звонким щелчком. Зиерн мгновенно стала старше; ровесница, искушавшая Гарета, исчезла. Юноша опустился на колени и с сухим рыданием спрятал лицо в ладони.

— То, что тебе было нужно всегда, не так ли? — Дженни успокаивающе опустила руку на голову Гарета, и тот судорожно обхватил ее за талию, как пьяница хватается за столб. Странно, но страха перед Зиерн и перед ее могучей магией Дженни больше не испытывала. Она, казалось, смотрела теперь на молодую колдунью другими глазами.