Барбара Хэмбли - Те, кто охотится в ночи. Драконья Погибель

Пока лошади шлепали по стоячей воде к центру площади, Дженни видела, как Гарет со старательно скрываемой брезгливостью взирает на поросят и цыплят, делящих зловонные переулки со стайками визжащей детворы. Порыв ветра донес до них дым из кузницы, а с ним — слабое дуновение жара и обрывок непристойной песни кузнеца Маффла. В одной улочке выплескивала мыльную воду прачка, в другой — Дэнни Уэрвилл (ее ребенка Дженни приняла три месяца назад), доила одну из своих ревущих коров: половину молока — в ведро, половину — мимо. Дженни видела, как взгляд Гарета недоверчиво задержался на убогом храме с корявыми, грубо вытесанными подобиями Двенадцати Богов, неразличимых друг от друга во мраке ниши, затем перекочевал к вращающемуся Кресту Земли и Неба, сложенному из камня на бесчисленных дымоходах деревни. Спина юноши выпрямилась при виде явных знаков язычества, а верхняя губа скривилась, когда он заметил свиной загон, пристроенный к одной из стен храма, и пару мужланов рядом с ним. Облаченные в потертую кожу и пледы, они лениво болтали, опираясь на жерди ограды.

— Нет, ей-богу, свиньи могут предсказывать погоду, — говорил один, протягивая палку, чтобы почесать спину громоздящейся в загоне чудовищной черной свинье. — Кливи пишет об этом в своем «Земледельце», да я и сам не раз это замечал. И еще они смышленые, смышленей собак. Моя тетка Мэри — ты помнишь тетю Мэри? — пробовала их учить еще поросятами и, знаешь, выучила одного, белого — он за ней туфли таскал.

— Да ну? — сказал второй, скребя в затылке.

Дженни направила лошадь в их сторону, и Гарет, раздраженно ерзая в седле, был вынужден последовать за ней.

— Точно говорю! — Тот, что повыше, причмокнул губами; свинья приподняла в ответ рыло и хрюкнула, выражая нежнейшую привязанность. — В «Аналектах» Полиборуса сказано, что в Древних Культах свиньям поклонялись, причем не как дьяволам — это все папаша Гиеро выдумал, — а как Богиням Луны. — Он толкнул очки в стальной оправе повыше, к седловине своего длинного носа — забавный жест для человека, стоящего по щиколотку в свином помете.

— А и взаправду! — подхватил второй. — Старушка эта, когда помоложе была и любила удирать, представляешь, дверь из загона научилась открывать. Только, бывало… О! — Он торопливо поклонился, заметив Дженни и раздосадованного Гарета, молча сидящих в седлах.

Тот, что повыше, обернулся. Карие глаза за толстыми стеклами очков встретившись с глазами Дженни, утратили свою привычную настороженность, сразу оттаяли и озорно просветлели. Среднего роста, не очень-то и привлекательный, лохматый и небритый, в вечной своей старой кожаной куртке и волчьем камзоле, залатанном кусочками металла и обрывками кольчуги, чтобы защищать суставы, — что в нем было такого, в который раз удивилась она, что и после десяти лет знакомства наполняло ее бессмысленной ребяческой радостью?!

— Джен! — Он улыбнулся и протянул руки. Она оперлась и, соскользнув с седла, оказалась в его объятиях, в то время как Гарет, неодобрительно глядя на это, никак не мог задать главного вопроса.

— Джон, — сказала она и повернулась к юноше, — это Гарет из рода Маглошелдонов. А это — лорд Джон Аверсин Драконья Погибель из Алин Холда.

Гарет потерял дар речи. Взгляд его стал туповатым, как у оглушенного ударом по шлему. Потом с излишней торопливостью он принялся сползать с седла, задел раненую руку и резко вздохнул. Вряд ли в его распаленную фантазиями голову приходило, подумала Дженни, что он встретит героя своих баллад пешим, да еще по щиколотку в грязи у свиного загона. Судя по выражению лица, Гарет, хотя и знал прекрасно, что с высоты его роста любой покажется коротышкой, все же был поражен тем, что легендарный лорд почти на голову ниже его. И вряд ли в какой-нибудь балладе упоминалось о такой детали, как очки.

Гарет все еще хранил молчание. Аверсин, с обычной своей дьявольской безошибочностью истолковав поведение гостя, заметил:

— Я бы предъявил вам шрамы от драконьих шипов, но они, поверьте, расположены в таких местах, что я не могу это сделать на людях.

Но в Гарете уже взыграла благородная кровь и, наверное (предположила Дженни), придворный стоицизм, заставляющий соблюдать этикет, несмотря на боль в грубо перевязанной руке. Юноша исполнил достойный всяческих похвал приветственный поклон, выпрямился (складки плаща легли печально и надменно), надвинул покореженные очки поглубже на переносицу и дрожащим, но неожиданно решительным голосом объявил:

— Милорд Драконья Погибель, я прискакал с юга, чтобы передать вам послание от короля Уриена Белмари.

Было видно, как он собирается с силами для произнесения следующих слов — торжественно-роковых, как обрывки баллад о златых мечах и сияющих плюмажах, и ему уже было наплевать на запах свинарника, равно как и на заморосивший внезапно холодный дождь.

— Милорд Аверсин, я послан, чтобы призвать вас на юг. Там объявился дракон, который уже разрушил Бездну Ильфердина, город гномов, и залег в нем, всего в пятнадцати милях от Бела, королевской столицы. Лорд Аверсин! Король просит вас прийти и сразить дракона, пока страна не погибла.

Выговорив слова, ради которых он был послан, юноша выпрямился с благородной мученической отрешенностью на лице, как и подобает гонцу из старых баллад, пошатнулся и осел в скользкое месиво грязи в глубоком обмороке.

Дождь уныло и ровно барабанил в стены разрушающейся башни. Единственная комната для гостей никогда не бывала хорошо освещена. И хотя сейчас едва перевалило за полдень, Дженни пришлось вызвать тусклый голубоватый шар ведьминого огня, чтобы осветить стол, на котором она разложила содержимое своей лекарской сумки. Все остальное пространство тесной спальни было заполнено тенями.

В постели беспокойно спал Гарет. Воздух наполнился ароматом высушенных размельченных трав. От ведьминого огня исходили ясные мелко-волокнистые полутени вокруг высохших словно мумии корней и стручков, застывших в вычерченных Дженни окружностях. Медленно, руну за руной, она творила над ними исцеляющие заклинания, каждое — с его собственным Ограничением, чтобы избежать слишком быстрого выздоровления, куда более вредного, чем сам недуг. Пальцы терпеливо вырисовывали знаки, разум взывал к уникальным свойствам каждого — ведь каждый знак это целый мир. Известно, что великие маги могут видеть силу начертанных ими рун (говорят, она выглядит как холодное свечение над исцеляющими порошками) и даже воспринимать ее как свет, исходящий из кончиков пальцев. После долгих лет уединения и медитации Дженни осознала, что для нее магия — скорее тишина и глубина, нежели блеск и движение, свойственные великим знатокам. Главное — не чувствовать обиды, которая может лишить тебя и того, что имеешь. В конце концов Дженни знала, что она работает настолько хорошо, насколько может.