Барбара Хэмбли - Те, кто охотится в ночи. Драконья Погибель

— Итак, шестидесятифутовый дракон — чья-то мера величия Селкитара. — Джон откинулся в кресле, его руки рассеянно оглаживали резьбу, смешавшую воедино всех тварей бестиария. Стертая позолота еще таилась в щелях, тускло мерцая в бледно-соломенном полусвете, падающем от окна. — Двадцать семь футов звучат куда скромнее, пока он не плюнет в тебя огнем… Знаешь, их плоть распадается почти сразу же, как только они умирают. Как будто их пожирает собственный огонь.

— Плюет огнем? — Гарет нахмурился. — В балладах говорится, что он его выдыхает.

Аверсин покачал головой.

— Да нет, плюет. Это жидкий огонь, но он поджигает все, чего коснется. Тут, понимаешь, вся хитрость в том, чтобы стоять к дракону как можно ближе, — тогда он побоится обжечь себя… Ну и в то же время постараться, чтобы тебя не изрезало чешуей. А он ее нарочно топорщит на боках, как плавники…

— Я не знал, — выдохнул Гарет, и впервые изумление прозвучало в его голосе.

— Заранее одни Боги все знают. И я не знал, пока не прыгнул на дракона в расселине. Про это нет ни в одной книге — ни у Дотиса, ни у Кливи. Разве что старушьи побасенки поминают иногда драконов. Или змеев, или гадов, как они их называют. Но от побасенок тоже немного толку. Вот, например:

Или вот, у Полиборуса в «Аналектах» сказано, что некоторые селяне верят, будто если они посеют вокруг дома приворотное семя — этакую ползучую дрянь с трубчатыми цветками, — то ни один дракон не посмеет приблизиться. Нам пришлось использовать и такие вот обрывки сведений. Джен сварила зелье из этих семян, чтобы смазать гарпуны, потому что уже тогда было ясно, что меч — игрушка, броню дракона им не пробить. И, представь, яд действительно сделал тварь вялой. Но я не знал Тогда и половины того, что мне хотелось бы знать.

— Да… — Дженни наконец отвела взгляд от огненных пульсирующих развалин в очаге и положила подбородок и руки на высоко поднятые колени. Она говорила тихо, почти про себя: — Нам неизвестно, откуда они приходят, неизвестно, откуда берутся. Почему изо всех живущих на земле тварей у них шесть конечностей вместо четырех…

— «Личинка — из мяса, — процитировал Джон, — долгоносик — из риса. Драконы — из звезд в небесной выси». Это из Теренса «О призраках». Или вечное присловье Каэрдина: «Полюбишь дракона — погубишь дракона»… Или вот почему-то болтают, что нельзя смотреть дракону в глаза. И я тебе говорю, Гар, я постарался этого не сделать. Мы не знаем даже таких простых вещей, почему, например, магия и наваждение на них не действуют, почему Джен не смогла вызвать образ дракона в своем магическом кристалле или применить против него скрывающие заклинания, — ничего…

— Ничего, — сказала Дженни мягко, — кроме того, что они умирали, убитые столь же невежественными людьми, как и мы сами.

Джон, должно быть, услышал странную скорбь в ее голосе — Дженни почувствовала его взгляд, беспокойный и вопросительный, и, не зная, что ответить, отвела глаза.

Помолчав, Джон вздохнул и сказал Гарету:

— Знания утрачиваются, как страницы из Лукиардова «Дарителя огня». Мы уже не в силах построить волнорез через гавань Элдсбауча. Знания утрачиваются, и их не восстановишь…

Он встал и начал беспокойно прохаживаться. Плоские белесые отражения окон возникали на металлических заплатках куртки, на медной рукоятке кинжала, на пряжках.

— Мы живем в распадающемся мире, Гарет. Вещи ускользают от нас день ото дня. Даже ты, с юга, из Бела, даже ты теряешь королевство — по кусочку, по крохе. Уинтерлэнд уходит к северу, мятежники утаскивают болота к западу. Ты теряешь то, что имеешь, и даже не замечаешь этого. Старая мудрость рассыпается, как мука из прорванного мешка, а у нас нет ни времени, ни желания хотя бы залатать мешок… Я бы никогда не убил дракона, Гар. Мы же ничего о них не знаем! Кроме того, он был прекрасен — может быть, самое прекрасное создание в этой жизни: каждый оттенок — как спелое ячменное поле в час рассвета…

— Но ты должен драться, ты должен убить нашего! — Агония звучала в голосе Гарета.

— Драться с ним и убить его — разные вещи. — Джон отвернулся от окна и склонил к плечу голову, рассматривая беспокойное лицо юноши. — А я еще даже первого не обещал, не говоря уже о втором.

— Но ты должен! — Слабый шепот отчаяния. — Ты — единственная наша надежда!

— Я? — удивился лорд Драконья Погибель. — Я — единственная надежда здешних крестьян пережить эту зиму, несмотря на бандитов и волков. И потому, что я единственная их надежда, я убил дракона, убил его — грязно, по-подлому, разрубил на куски топором. Потому что я единственная их надежда, я вообще дрался с ним, рискуя, что он сорвет мне мясо с костей. Я только человек, Гарет.

— Нет! — Юноша стоял насмерть. — Ты — Драконья Погибель, единственный драконоборец. — Он поднялся, некая внутренняя борьба отразилась в его тонких чертах, а дыхание ускорилось, словно он заставлял себя на что-то решиться. — Король… — он сглотнул с трудом, — король приказал обещать все, что я смогу, лишь бы призвать тебя на юг. Если ты согласишься… — Он едва справился с дрожью в голосе. — Если ты пойдешь, мы пришлем войска для защиты северных земель против Ледяных Наездников, мы пришлем книги и ученых. Я клянусь в эхом! — Он взял королевскую печать и поднял ее дрожащей рукой; бледный дневной отсвет скользнул по золотому ободку. — Именем короля я клянусь в этом.

Но Дженни, наблюдая за бледным лицом юноши, пока он говорил, хорошо видела, что Гарет при этом старается не глядеть Джону в глаза.

Ночью дождь усилился, ветер швырял его волнами о стены Холда. Тетка Аверсина Джейн принесла холодный ужин: сыр, мясо, пиво, которое Гарет пригубил с видом человека, исполняющего долг. Дженни, сидящая, скрестив ноги, у очага, расчехлила свою арфу и теперь подкручивала колки, в то время как мужчины толковали о дорогах, ведущих на юг, и об убийстве Золотого Дракона Вира.

— И еще одно было не как в песнях, — говорил Гарет, оперевшись острыми локтями на небрежно разбросанные по столу заметки Джона. — В песнях все драконы светлых, радостных цветов. А этот — черный, мертвенно-черный весь, кроме глаз. Рассказывают, они у него — как серебряные лампы.

— Черный, — негромко повторил Джон и оглянулся на Дженни. — У тебя ведь есть старый Список, не так ли, милая?

Она кивнула, прервав мягкие переходы по колкам арфы.

— Каэрдин заставил меня запомнить множество старых Списков, — объяснила она Гарету. — Некоторые он мне растолковывал, но этот — ни разу. Возможно, и сам не знал, как его понимать. Просто имена и цвета… — Она прикрыла глаза и повторила Список, голос ее при этом зазвучал, как старческое бормотание — эхо многих голосов из давнего прошлого: — «Телтевир — гелиотроповый, Сентуивир — голубой с золотом на суставах, Астирит — бледно-желтый, Моркелеб — единственный — черный, как ночь…» Список имеет продолжение, там еще дюжина имен, если это, конечно, имена. — Она пожала плечами и сплела пальцы на резной спинке арфы. — Хотя Джон рассказывает, что старый дракон, явившийся на берега озера Уэвир, в самом деле был голубой, как вода, с золотым узором по хребту и суставам — так что мог лежать у поверхности озера и воровать овец с берега.