Наталья Лисина - Университет Истинного Зла

— А мы не переходили на «ты», — сквозь подступающую дремоту напомнила я эльфу, который вдруг стал до неприличного фамильярным.

— Считай, что перешли, — отозвался с улыбкой Мирридиэль и погладил меня по волосам. А я сидела, вдыхала запах вишнёвки, почему-то исходящий от кожи мужчины, и мне было так спокойно. Уже проваливаясь в сон успела подумать, кто меня будет раздевать, похихикала, представив, как буду рефлекторно сражаться с посягнувшим на моё платье несчастным. Тренировки Дженны не прошли для меня даром, и мои рефлексы срабатывали даже во сне.

Ночью мне было почему-то жарко, тесно и постоянно мерещился запах вишни. А ещё спалось очень неспокойно, потому как в сон то и дело приходил Данте. Он был распят на большом лабораторном столе, которые частенько для работы с трупами использовали и некроманты, руки, ноги и торс его крепко держали ремни из пропитанной противомагическим зельем кожи. Фей был бледен в ярком белом, как в больницах, свете кристаллов.

— Нет, только не её! Не стирайте воспоминания, только не о ней! — отчаянно взмолился Светлый, едва к нему кто-то подошёл. Голос моего мужа был надломлен, на лице застыла гримаса боли. — Зачем вы возвращали мои воспоминания, если хотите вновь их отнять?!

— Не путай свою амнезию, Данталион, и то, что собираюсь сделать я. Сейчас ты по-прежнему знаешь о себе всё и помнишь о своём предназначении. Ты забудешь только об одной Тёмной. Давно мёртвой Тёмной, Данталион. И сколько бы ты ни просил, я сделаю это. Не сопротивляйся, иначе будет больнее.

Неясный силуэт приблизился к столу, бледные руки с длинными пальцами коснулись висков демона. Тот отчаянно вырывался, но был слишком ослаблен, чтобы разорвать ремни. Вдруг тело фея резко изогнулось, и из горла его вырвался болезненный крик.

— Нинэль, Нинэль, да проснись же! — доносился сквозь оглушительные вопли чей-то взволнованный голос. Стоило мне распахнуть глаза и резко сесть на постели, как надрывные крики прекратились. Только моё горло почему-то саднило, а щёки были влажными. И дышать было как-то сложно из-за сдавившего грудь предчувствия.

Растерянно оглянулась, обнаружив себя в собственной спальне, одетой во вчерашнее платье, а рядом, прямо на полу, сидели архимагистр и Герхем. Паул, сложив руки на груди, хмуро наблюдал за происходящим от двери.

Мирридиэль открыл, было, рот, чтобы озвучить свой вопрос, но я успела первой:

— Где Данталион? — говорить было трудно и больно, но меня это не останавливало. — Где он, где Данталион?

Я уже сжимала белоснежную ректорскую мантию и трясла архимагистра, стараясь добиться от него ответа на вопрос, который повторяла, не останавливаясь.

— Тише, Нинэль, успокойся, — успокаивающе положил эльф руки на мои ладони, одновременно пытаясь оторвать их от своей одежды, но я не унималась. Почему-то сейчас ответ мне нужен был, словно воздух.

— Пожалуйста, скажи, что он в безопасности! — чуть не плача, сменила я пластинку. — Скажи, что над ним не собираются ставить опыты, скажи, что он не в той чёртовой лаборатории!

Я сорвалась на крик, забыв о саднящем горле, и теперь умоляюще смотрела на эльфа. А Мирридиэль в ответ рассматривал меня. Удивлённо и задумчиво рассматривал, мне совсем не понравилось.

— Нинэль, а о какой лаборатории ты говоришь? — осторожно спросил маг, то ли пытаясь понять, как много я знаю, то ли… ай, упырь знает, какая ещё может быть причина, мне вообще не до этого.

Поняв, что долго так продолжаться не может, я отпустила несчастную ректорскую мантию, вскочила с кровати и, стремительно распахнув шкаф, попыталась взять себя в руки. Получалось плохо, но хотя бы голос перестал дрожать, и паника больше не владела разумом.

— Обычная лаборатория. Белый пол, серые каменные стены, холодный свет кристаллов, стол размерами под среднестатистического мужчину. Кожаные ремни пропитаны антимагическим зельем. Ни одного окна, вероятно, лаборатория подземная, — перечисляла я, надеясь, что страшные видения окажутся просто сном, а не результат действия нашей с Данталионом связи.

— Я ведь уже говорил тебе, Нин, Данталиона забрала его семья, — повторил в который раз Мирридиэль. А я поняла — врёт. Врёт, потому что откуда-то я знала, что родители Данте погибли от рук Светлых.

— У него нет семьи, — прошептала я вдруг севшим голосом.

— Что? Но я лично общался с дедушкой Данталиона. Думаешь, это был обман? — помрачнел ректор, а я вдруг поняла, что очень хочу ему доверять. Знает ли он об исследованиях убитого месяц назад эльфа? Что у архимагистра стоит спросить, а что рассказать?

Мозг лихорадочно перебирал варианты развития событий, а взгляд напряжённо застыл на отражении. В какой-то момент обернулась и взглядом попросила о помощи Герхема. Почему-то была уверена, что лич найдёт выход.

— Что ж, архимагистр, — проговорил мой конь, — вы можете остаться, обсудить с Нинэль всё, что её волнует, перед этим дав клятву неразглашения, а можете покинуть помещение прямо сейчас.

— Во что ты влезла, Гроули? — тут же посмотрел на меня эльф очень недобро, но остался сидеть на месте и даже молча закатал рукав мантии, принимая условия Герхема.

— Паул, тебе те же условия, — продолжал командовать лич. Друид в ответ на это пожал плечами и вышел из моей спальни. Я почему-то была этому только рада. — Поставьте полог тишины. Нет, лучше принесите клятву молчания.

Мы с ректором покорно кивнули и одновременно стали произносить слова одной из самых сильных клятв. Люди, принёсшие её, могли не бояться чужих ушей, потому что магический договор делал всё возможное, чтобы скрыть разговор от любопытных. Но не это было его главным преимуществом, а то, что и сами собеседники никому о своём диалоге рассказать не могли физически, не сняв, перед этим, клятву по обоюдному согласию.

Когда последнее слово, наполненное силой, упало в воздух, моё запястье вновь обожгло, и рядом с крошечным скалящимся черепом появилась золотистая руна солнца. Если учебники не врут, то такой знак появлялся лишь при договоре с истинным Светлым. То есть таким, как всегда расписывалось в любовных романах (от Светлых авторов, но почему-то регулярно появляющихся в университетской библиотеке). Странно было осознавать, что вот эта растрёпанная златовласка являлась воплощением добродетели.

— Правда, что ли? — вскинул брови, как и я, вглядывающийся в рисунок на своём запястье ректор. Мне стало любопытно, так что через несколько секунд мы уже рассматривали совершенно идентичные метки друг у друга.

— У меня воспитание Тёмной, характер соответствующий, так что ни о какой добродетели речи быть и не может, — тут же открестилась я под пристальным взглядом фиолетовых глаз.

— А ты в курсе, что такой знак означает абсолютное отсутствие ненависти? — как-то пугающе отстранённо спросил меня эльф, продолжая сверлить взглядом.