Катя Зазовка - Ворожея

— Эй, девица! Дозволишь спуститься?

— Спускайся, дядька Рафал! — обрадовалась ворожея — все не одной в яме томиться.

Скрипнула клеть, сползла лестница — старец мигом подле Милавы очутился. Вот так прыть!

— Вот благодарствовать пришел: Алесю лучше стало. В себя пришел, гнойники присохли, — сказал Рафал. Его черные очи больше не светились недоверием. Теперича в них поселилась теплота. Милава улыбнулась.

— Я рада. Только не за что меня благодарить. Поди, сам его выходил. Разве что траву-покрик из моей сумы взял. Ну, так она для того и сбиралась, чтоб злые хвори отваживать.

— А как ты себя чувствуешь? — старец озаботился здоровьем ворожеи. — Покажи лодыжку.

Девица не стала перечить.

— Сдается мне, уже завтра бегать сможешь. Да и синяк, как я погляжу, сходит.

— Благодарствую, почтенный Рафал, твоими усилиями все у меня ладится. Вот только не скажешь ли, какой нынче час? Да не случилось ли чего среди селян?

Вот ежели теперича знахарь о какой новой напасти поведает, значится, Кукоба взялась-таки за черную ворожбу.

— Нынче час такой, когда тени растут да длиннее становятся. Солнце уже на запад по небосклону перекатилось. До ночи рукой подать. — Лекарь помрачнел. — Ну а в селе без новой беды не обошлось.

Милава всем телом напряглась, ожидая толкования.

— Ружу до сих пор не нашли. Видать, и правда с девицей что-то худое сотворилось. А только что по дороге сюда я встретил мамку ее любого. Так она поведала, что и ее сыну худо сделалось: язвы, гнойники, беспамятство.

— Как у Алеся?

— Похоже на то.

Ворожея призадумалась. Эх, бабушка-бабушка… За что ж ты так над невинным людом потешаешься? И все ж, ежели хворь Кукоба и наслала, то обоз навряд ли ее рук дело. Хотя могла ж она науськать кого-нибудь? Невольно пред очами снова предстал образ кузнеца, что в агонии бьется, в волка претворяясь. Тут бы все ж разобраться не мешало.

— Дядька Рафал, ведаю, что не дозволил мне староста выходить. Только есть у меня дело одно нерешенное. От него, может, судьба всего села зависит. Дозволь бабку навестить.

— Кукобу? — заволновался старец.

— Так. Ты, дядька, человек ученый, потому должен правильно уразуметь то, что я тебе теперича открою. — Рафал не сводил с лика Милавы пытливого взора. — Помирает она. Худо ей совсем. Иссыхает заживо. И покуда упокоения не сыщет, мучиться станет да боль свою на других вымещать. Не хочу веровать, но авось Кукоба за хворью стоит. Дозволь навестить ее, покуда люд по лесу бродит. Череда и не узнает ничего.

Рафал опустил голову, молча размышляя над просьбой девицы. Сердце Милавы в надежде забилось быстрее.

— Вот что, девица. Верю я тебе. Только ведь и сам я человек пришлый. И хотя не одну весну провел в этом селе, не раз недуги от здешнего люда отводил, все ж как родича они меня до сих пор не привечают. Оттого, что вера моя для них странная, а кожа темная. Да село не совсем опустело. Доморадовна вон, для примеру, у себя в хате сидит.

Милава поникла. Видать, не добраться ей до бабки, покуда не поздно.

— Но все ж не могу я дозволить и дале худому множиться. Неровен час, хворь на детей перекинется. Тела их нежные, не то что у Алеся. Они могут и не выстоять против нее.

Ворожея оживилась:

— Так ты подсобишь?

— Приду, как тьма село окутает. Навряд ли кто-то решится к яме ночью прийти. Все ж ведьмарка ты для них, — улыбнулся Рафал и заговорщицки подмигнул.

Милава улыбнулась в ответ. Дышать стало свободно и легко.

— Благодарствую, дядька!

— Послушай, девица, — посерьезнел знахарь. Рука, поглаживавшая длинную бороду, замерла. — Тут сын кузнеца все никак в себя не придет. Такого страху, видать, натерпелся, что его рыжая копна до цвета моей бороды полиняла. А самое страшное, онемел он, точно жена Лютовера.

— Жена Лютовера? — не поняла Милава.

— А, ты ж не знаешь. Лютовер — охотник здешний, двоюродный брат кузнеца. Нелюдим, немногословен. Пару весен назад он себе жену взял красы да хозяйственности редкой. Вот только немая она.

Милава подозрительно сощурилась, но вслух спросила об ином:

— Так ты хотел узнать, как сыну кузнеца в себя возвратиться?

— Так, — кивнул старец.

— Дай-ка помыслить… Кажись, откопала я на Купалье ведьмарский корень.

— Ведьмарский корень?.. Окопник! — восхитился знахарь.

— Надобно его растереть да с отваром черных грибов смешать. Пущай молодой кузнец три глотка сделает — ему сразу полегчает.

— Черных грибов?.. — засомневался Рафал. — В краю, откуда я родом, из черных грибов страшный яд варят. От него у человека все внутренности наружу вылезают.

— Так, — согласилась Милава. — Потому надобно быть особливо осторожным и в раскладе не оплошать. А расклад такой: на один ведьмарский корень должен приходиться кусочек гриба с ноготок мизинца новорожденного. Тогда знатное лекарство выйдет.

Скоро день стал к закату клониться. Солнце-искусник уже кисти да краски красно-желтые подготовило. Милава тихонько ждала, покуда к ней старый лекарь придет. Весь час она готовилась ко встрече с бабкой Кукобой да размышляла, кто ж обоз разодрал. Но кроме Щекаря, претворяющегося в волка, никто на ум не приходил. Вот только где ж он такую силу раздобыл? По всему видать, сам-то кузнец от крови даром не владеет. Кто ж наделил? Надобно обо всем бабку распытать, уж кому как не ей обо всем, что в селе творится, ведомо?

— Эй, ведьмарка! — послышался сверху звонкий голосок. Милава подняла голову. То были местные ребятишки. Девица им улыбнулась, но они не ответили, только глядели настороженно да с осуждением.

— Что, поди, не очень-то в сырой яме сидится? — спросил старший из всех. Милава опустила взор: все ясно, пришли подначивать да мед с ее беды пить. — Чего очи отводишь? Мы тебе не дозволяли, правда?

Друзья закивали. Мальчик плюнул, едва не угодив в Милаву. Дети заулыбались, но боязливо.

— Да нет в ней ничего красивого, — ответила кому-то девочка, а затем крикнула ворожее: — Ты почто на Алеся порчу навела, змея подколодная?!

— То не я, — выдохнула Милава, понимая — все равно не поверят в ее неповинность.

— Конечно, не ты! — расхохотался старший. — А мы тебе подарочек принесли! Сестрицу твою! Будет об чем поболтать. Одной-то, поди, скучно? Лови!

Что-то голубое шлепнулось подле Милавы. Девица невольно отшатнулась. Это был голубой платок, в котором что-то шевелилось. Ворожея присмотрелась. Узелок слегка ослабился, и через образовавшуюся дырку поползла змея. Гадюка! Первой мыслью оказалось желание вскочить да к земляной стене кинуться. Но она добре ведала, что как раз оного делать нельзя. Вон и так гадюка напугана да на руки, что ее невольницей сделали, разозлилась. Милава замерла.