Блэки Хол - Sindroma unicuma. Книга 2.

— Ну как? — поинтересовался декан. — Договорились о встрече?

— Спасибо, Генрих Генрихович, договорились. Велел срочно приезжать.

— Коли так, обязательно поезжайте, — сказал мужчина, вновь натягивая пилотку. — Надеюсь, повода для беспокойства нет?

— Конечно, нет. Все вопросы решаются в рабочем порядке, — заверила я твердым голосом, возрадовавшись, что до Стопятнадцатого не долетели обрывки телефонного разговора.

Всего-то потребовалось нажать пальцем не туда, перепутав последнюю цифру.

Почему он дал адрес Альрика, с легкостью нарушив строгие правила, стоило девочке попросить, заглядывая умоляющими глазками? Хотя и существовало вето на разглашение информации о личной жизни работников института в виде клятв и типунов, однако некоторые запреты не распространялись на участников триумвирата, как в шутку называла проректриса конфиденциальный союз трех ученых.

Пожалуй, суть отношений, зародившихся чуть более десяти лет назад, мало кто понял бы. Поначалу сработались Стопятнадцатый и Евстигнева, частенько исполнявшая обязанности ректора, который бывал в постоянных разъездах и выбивал льготы и дотации для института, проталкивал ВУЗ в научных программах, урегулировал вопросы в департаментах и участвовал в бесконечных конференциях и съездах. Поэтому фактически власть сосредоточились в руках проректрисы. Но сложно управлять в одиночку огромным институтом и принимать судьбоносные решения, зато, как выяснилось, легко советоваться со Стопятнадцатым, к тому же у Евстигневы и декана оказались близкие взгляды на жизнь и общие научные интересы.

Зачастую спор между двумя закономерно тянет полотно выбора в противоположные стороны, и для разрешения разногласий требовалось мнение непредвзятого арбитра, коим случайно стал Альрик, в ту пору перспективный молодой ученый. Поначалу Стопятнадцатый приспрашивался, выясняя невзначай точку зрения доцента Вулфу по тому или иному спорному вопросу, и находил суждения разумными, доводы — неопровержимыми, а принципы — схожими со своими убеждениями. Вскоре доцент Вулфу получил приватное приглашение от Евстигневы присоединиться к узкому кругу лиц, допущенных к неформальному управлению институтом.

Так и сложился триумвират, негласно управляющий жизнью ВУЗа и принимающий стратегически важные решения, который состоял из проректрисы, Стопятнадцатого и Альрика. Возможно, если бы существование подобного союза было предано огласке, троице вменили в вину превышение должностных и служебных полномочий со всеми вытекающими последствиями, но ни один участников трио, на плечах которых держалось равновесие и стабильность института, не преследовал корыстные цели или личную выгоду.

Некоторые догадывались о деятельности нелегального тандема. Ромашевичевский не раз намекал проректрисе, высказывая пожелание войти в число избранных, стоящих у руля институтской власти, но получал вежливые и категоричные отказы в виде искреннего недоумения и непонимания поднятого вопроса.

Что касается Альрика, то мало кто знал, кроме декана и Евстигневы, что за выдержкой и хладнокровием блестящего молодого ученого скрывается горячий и противоречивый характер, полный страстей: к науке, к женщинам, к семье. Наследие мифических предков подарило профессору невероятную интуицию, великолепное чутье, отличную реакцию, зрение и слух в сочетании с неординарным и острым умом, а особые дружеские и доверительные отношения, сложившиеся с годами между троицей, позволили Стопятнадцатому опекать Альрика с отеческой заботой. Поэтому упоминание студенткой о накоплении статистических данных успокоило мужчину. Он не мог отказать профессору, собиравшему материал для важной научной работы.

Пока Стопятнадцатый запирал деканат на тысячу замков, ноги ринулись вниз, а сердце пело. Как там сказала Аффа? Я счастливчик? Да я насквозь везунчик! — напевала, прыгая вниз по ступенькам, и лишь добежав до Монтеморта, наблюдавшего за мной молчаливым сфинксом, сообразила, что не знаю, как добраться до Альрика, и не знаю, откуда можно позвонить, не вызвав подозрений.

Спрашивать у кого-либо опасно, звонить с институтских телефонов бесполезно — из каждой трубки торчат уши. Попробую позвонить с телефона Аффы, если разберусь, как удалить номер после звонка.

Для начала определимся с местом назначения и рванем в библиотеку.

Бабетта Самуиловна, озадаченная запросом, притащила из стеллажных глубин тяжеленный том — подробную карту столицы.

В спешке я искала написанную деканом улицу, путая страницы и клетки, в которых следовало смотреть. Оказывается, таковых улиц имелось в столице аж шесть. Три из них имели возрастающую нумерацию: Первая Позитивная, Вторая Позитивная и Третья Позитивная. Четвертая улица именовалась Малой Позитивной, пятая была просто Позитивная, без прикрас, а шестая оказалась Позитивной плюс.

Я потеряла уйму времени, прежде чем сообразила, что закорючка, нарисованная Стопятнадцатым, — не запятая, а пресловутый плюс. То-то мне никак не удавалось найти дом с нужным номером.

— Библиотека закрывается, — объявила Бабетта, и студенты столпились кучкой у стола.

У меня еще есть время, — уговаривала себя не нервничать, листая торопливо странички. Вот он, дом на пересечении улицы Позитивная плюс и проспекта Свободы. Наверху страницы значилось: «Центральный район».

Не успела я разглядеть паутину транспортных линий, проходящих рядом с домом, как над столом нависла библиотекарша с поджатыми губами.

— Всё, — захлопнула я книгу с громким бахом, и Бабетта Самуиловна унесла её, согнувшись в три погибели.

Выйдя из института, я взглянула в зимнее черное небо, и на меня снова накатила паника. На улице ночь и звезды, каким образом добраться до Центрального района? Заплутаю среди незнакомых улиц, и удостоверение личности не спасет. Как недавно предрек профессор, найдут меня утром в сточной канаве, припорошенную свежевыпавшим снегом.

Я страшный везунчик, — повторила как мантру и неожиданно успокоилась. Что-нибудь придумаю.

Дойдя до общежития, открыла дверь новым ключом, и, не раздеваясь, завалилась на кровать. И опять мне не дали упиться всласть невероятным везением и свалившимися бедами. Пришел ничего не подозревающий Радик с кастрюлькой и поварешкой, принес вдобавок прозрачные ломтики колбаски, и забурлила готовка ужина.

Помешивая кашу, я представляла, как Мэл сидит сейчас за столом, укрытым белоснежной скатертью с вышитыми фамильными гербами по краю, как сверкает хрусталь, и в свете люстр играют драгоценности дам. Мэл берет вилку с двумя зубчиками (на этой фантазии я запнулась. Почему именно с двумя? А-а, чтобы сложнее и изысканнее) и отточенным с детства движением берет кусочек серобуромалинового желе, отправляя в рот. Однозначно желе, мы же о кашах слыхом не слыхивали, — раздраженно размешивала я содержимое кастрюльки, чтобы не пригорело.