Юлия Власова - Таймири

— Да я-то?! Я, можно сказать, хозяин этих мест! — воскликнул Остер Кинн.

Когда-то он говорил Эдне-Тау, что ждет знака, чтобы покинуть лагерь индейцев. Ждал, ждал — и дождался. Приснился ему сон, и он сразу понял: сон вещий. Одолжил у краснокожей подруги лодку и пустился по одному из притоков реки Аламер. Правда, перед этим вождь племени Черных Аистов чуть ли не насильно заставил Остера Кинна повесить на шею их племенной амулет, который цеплялся за одежду и мешал работать веслом. Поэтому, едва поселение скрылось за поворотом реки, амулет был брошен в воду без малейшего зазрения совести.

С чужаком Остер Кинн повел себя осмотрительно и не стал растолковывать, кто он такой, а вначале решил всё разузнать про самого Кариона. Тут-то и выяснилось, что оба они знакомы с философом Диоксидом.

— Я, — говорил Карион, делая маленькие глотки из фляги своего спасителя, — был его учеником, всё-таки. Вот и подумал, что негоже ученику от учителя отрываться. Отправился его искать. За мной даже погоня была!

— Вот как? — отстраненным тоном произнес Остер Кинн. — Повезло Диоксиду, что у него такой преданный ученик.

Карион зарделся.

— Вот что, — продолжил спаситель. — Плывем со мной в лагерь. Мы тебе и припасов в дорогу насобираем, и провожатых дадим. Одному тебе все равно из массива не выбраться.

И Карион с радостью согласился, упомянув про потерянный плащ.

— Ну, плащ ты вряд ли отыщешь. Вероятнее всего, пронырливый индеец из вражеского племени прибрал его к рукам.

— Что ж, легко пришло — легко ушло, — смирился тот.

… Он всё дивился, как ловко Остер Кинн управляется с каноэ и какие крутые у реки берега.

В племени Знойной Зари ему оказали радушный прием, усадив у костра и поделившись обедом. В числе прочих молодых людей поселения он удостоился чести беседовать с самим вождем и получить от него благословение и отличительный знак воина.

«Отныне ты не юноша, но муж!» — пошутил Остер Кинн, хлопнув его по плечу после церемонии.

И Карион, шатаясь, побрел к отведенному для него вигваму. Разговор с вождем был долгим и утомительным, и говорил по большей части вождь, а Карион только кивал и изредка вставлял своё нерешительное «угу». Из всей этой двухчасовой речи он усвоил только то, что зовется теперь не Карионом, а Звездной Тенью и может без опаски приходить в индейскую деревню хоть днем, хоть ночью.

«А не такие уж и отсталые эти индейцы гор. Вполне цивилизованные люди», — подумал он, погружаясь в сон.

Празднество посвящения в воины закончилось поздно, шумными танцами и улюлюканьем под грохот тамтамов. А с рассветом в племени потекла обычная, размеренная жизнь, и никто даже не заговорил о вчерашнем торжестве. Индейцы попросту молчали, занимаясь каждый своими обязанностями.

Кариона это потрясло. У него в университете прошедшие грандиозные события могли обсуждаться целую неделю, а то и больше. Студенты не упускали случая, чтобы не напомнить друг другу о том или ином забавном происшествии на празднике. Но здесь! Здесь у участников торжества, похоже, напрочь отшибло память. Они вели себя так, будто ничего особенного не случилось. Карион знал, что посвящение — важный ритуал и с бухты-барахты не проводится. В умных книгах он читал, что в стране Лунного камня индейцы горных племен к посвящению готовятся и духовно, и физически…

— Ну, да! И духовно, и физически, как ты говоришь, — сказал Остер Кинн. — С достоинством живут, с достоинством и празднуют! Молчание — золото. И сегодня, по обычаю, следует молчать, чтобы наполнить свой сосуд золотом до самого горлышка.

— Какой сосуд? — попытался уточнить Карион.

— Тссс! — Собеседник прижал палец к губам. — Меня накажут, если узнают, что я с тобой болтал! Подумай об этом сам. А вечером тронемся в путь.

Когда они вышли из лагеря, луна освещала тропу, повиснув в небе ярким серпом. Гнулись на ветру сосны, клокотала вдали река, а воздух полнился ароматами леса.

«Вот оно, воинство за плечами! Вот они, верные друзья! — восторженно подумал Карион. — Таких друзей невозможно подкупить, их нельзя отыскать. Они находятся сами, в непредвиденный час».

Если б Минорис знала всю подноготную про Каэтта и Ипву, то ночами бы не спала, у дверей бы философа сторожила! Ардикта взрастила Каэтту с младых ногтей. Воспитала, заменив ему мать, которая, по неизвестной причине, оставила младенца у ворот в мастерскую.

«Но сколько же Ипве, в таком случае, лет?» — спросит сбитый с толку наблюдатель. Не удивится лишь тот, кто наслышан о способности верховной преподавательницы к превращениям. Она без труда изменит свой облик, если в том станет необходимость. И вас научит, если вы ее, как следует, попросите. Каэтту ведь научила! Состариться и помолодеть за минуту не каждый может. А философу это под силу.

Когда Ипва подолгу простаивает с ним на башне, ни у кого не вызывает сомнений, что обсуждают они исключительно методику преподавания или организационные вопросы. Никому и в голову не придет, что под звездами, на ветру, могут делиться друг с другом новостями мать и сын.

— Исправна ли твоя динамо-машина? — поинтересовался Каэтта, когда они стояли рядом против ветра, держась за перила. Лунный свет отражался в объективе телескопа, а внизу, в саду, фонарным светом были вычерчены аллеи.

— Конечно! Что с ней может статься! — ответила ардикта. — Зачем спрашиваешь?

— Просто меня тревожит, что ты подвергаешь себя смертельной опасности, когда здание мастерской более чем обеспечено электроэнергией.

— Ах, ты же знаешь, у каждого свои причуды! Никакой опасности не существует, уверяю тебя! Незачем беспокоиться. Скажи лучше, как обстоят твои дела. Появились ли ученицы?

— Увы, пока нет, — вздохнул Каэтта. — Но я надеюсь, что Минорис или Таймири когда-нибудь навестят меня в обсерватории…

При звуке их имен Ипву проняла дрожь, глаза забегали, но сын этого не заметил: ночной покров скрывает чувства, написанные на лице.

— Минорис уже моя ученица, поэтому не рассчитывай на нее, — сказала Ипва. — На Таймири тоже особых надежд не возлагай. Она подопытная…

— Подопытная? — Каэтта изогнул одну бровь и обратил взгляд на ардикту, которая в этот момент повернулась к нему спиной. Она поняла, что проговорилась. — Подопытная? Мама, не ожидал от тебя такого!

— «Мама»! Как давно я не слышала этого слова! — попыталась сменить тему Ипва.

— Нет! Ты мне лучше скажи, с каких это пор ты ставишь эксперименты над людьми?

— Ах, избавьте меня от нравоучений, господин Каэтта! Я не намерена раскрывать перед вами карты, — сказала ардикта и заспешила к лестнице. Но философ с быстротою молнии схватил ее за запястье: