. Ганнибал - Лиловый (I) (СИ)

-- Ладно, и нам пора спать, -- заметил Абу, потом перевел взгляд на Дагмана. -- Ах он старый пьяница, опять мне его тащить до постельки. ...Проклятье, а ведь этот псих там один сидит!

-- Ты про Исана? -- не понял Леарза. -- Почему псих?

-- А ты еще не догадался? Он безумец, -- пояснил кузнец, поднимаясь из-за стола. -- Но принял нашу сторону. Уж не знаю, из каких это соображений. В общем, пока он ведет себя хорошо, но мало ли.

-- Так я могу заглянуть, проверить его, -- вскинулся парень.

-- ...Э. Ну, если хочешь. Я пока этого алкоголика в комнату отнесу, -- согласился Абу, склонился над Дагманом и без особых усилий закинул его себе на спину; тот проснулся, выронил пиалу и что-то сердито проворчал. -- Да куда уж тебе, пьяная твоя рожа, -- ответил на его ворчанье Абу, разобравший ругательство. Леарза коротко улыбнулся одним уголком рта и побежал наверх.

Когда он сунулся в комнату, сидевший на табуретке у окна Исан поднял на него глаза. Они страшно блеснули белым в темноте.

-- Где этот кузнец шляется? -- спросил он. Леарза, немного растерявшись, ответил:

-- Сейчас придет.

Под пристальным взглядом Исана он закрыл дверь за собой и обернулся, собираясь идти в собственную комнату, но едва не врезался в другого человека и от неожиданности сильно дернулся.

Перед ним стоял Бел-Хаддат, в черном почти не различимый на фоне темных стен, и смотрел на Леарзу сверху вниз. Угрюмый нари был выше его на добрых полголовы и шире в плечах.

-- ...Чего тебе? -- спросил Леарза, против собственной воли чувствуя, как что-то сжимается в животе.

-- Ты ненавидишь меня, китаб? -- произнес Бел-Хаддат, но в его голосе не было ни горечи, ни насмешки -- вообще ничего.

Леарза открыл было рот, потом осекся и опустил голову.

-- Нет, -- помолчав, ответил он. -- Не дурак, понимаю, что иначе было нельзя... но мне неприятно видеть тебя сейчас, Бел-Хаддат.

-- Что ты понимаешь?

Он сердито нахмурился.

-- Что ты, возможно, спас мне жизнь. Мне самому никогда не хватило бы решительности причинить Джарван вред. Наверное, я даже должен поблагодарить тебя, но надеюсь, ты извинишь меня, если я это сделаю... как-нибудь потом.

Сказав это, Леарза решительно шагнул в сторону, обходя Бел-Хаддата; тот остался стоять.

-- Ты не должен благодарить меня, -- услышал Леарза его низкий голос. -- Я всего лишь выполняю свою работу.

Нервно фыркнув, Леарза почти подбежал к двери собственной комнаты и скрылся за ней. Бел-Хаддат поднял голову.

-- Этот идиот никак не отучится пить, -- негромко сказал он.

-- Ладно еще, даже в самом сильном опьянении у него хватает ума говорить на их языке, -- отозвался Абу Кабил. -- И не болтать лишнего.

-- Ты сам хорош. Думаешь, я не слышал, о чем ты говорил с мальчишкой. Даже нари подозревает что-то.

-- Нари подозревает кого угодно, только не меня.

-- Да, -- усмехнулся Бел-Хаддат. -- Если уж он доверяет даже Исану, то мы, я полагаю, можем ничего не опасаться.

-- Я бы тебе все-таки не советовал убивать направо и налево, -- чуть похолодел голос Абу. Кузнец остановился возле двери одной из комнат, прислонил дремлющего Дагмана к стене. -- До Эль Габры еще далеко.

-- ...Что говорит Квинн?

-- Квинн остается в Умайяде. Не думаешь же ты, что Асвад оставит китабов в стороне.

***

Холодный туман обволакивал его, и ничего было не разглядеть дальше вытянутой руки; такой густой, почти осязаемый, крошечные капельки снуют туда и обратно. Казалось, туман душит его, и первая осознанная мысль была: "Хафира".

Но это не была Хафира, во всяком случае, сухого серого песка под ногами не было... не было ног. Не было тела.

Он резко подобрался, уже зная, что это опять случилось с ним.

Ты можешь думать, будто чем ты дальше от меня, тем легче спрятаться , сказал бесплотный голос. Но я везде найду тебя, и знаешь, почему? Потому что душа не знает расстояний и преград.

-- Я и не думал прятаться, -- ответил Острон. -- Наоборот, совсем скоро я отправлюсь прямиком к тебе. Чтобы сразиться.

Глупец, ты даже не знаешь, где я.

-- Я знаю. Ты в Эль Габре.

О, город городов, павший из-за безрассудства твоих предков. Ты еще хуже их, нари. Ничего, я дал тебе проводника... даже нескольких.

-- Ты пытаешься заставить меня усомниться в моих спутниках, -- сказал Острон. -- Но я не верю тебе. Тебе выгодно, чтобы я подозревал даже собственную тень. Я никого не стану подозревать без веской причины.

Даже убийство ребенка -- не причина для тебя?

Он промолчал. Темный бог попал в точку; Острон... не был уверен в этом.

И ты же знаешь, нари, что я могу поглотить душу любого человека, даже тех, кто действительно предан тебе. Не боишься, что в один прекрасный день твоя женщина направит на тебя кинжал?

-- Заткнись!

Что ты будешь делать тогда, нари? Убьешь ее своими руками? Или будешь смотреть, как кто-то из твоих драгоценных друзей убивает ее?

-- Сафир сильнее, чем ты думаешь!

Ну это мы еще посмотрим. Впереди еще столько времени, столько времени. А путеводной звезды Хубал не дал вам, наивные глупцы.

-- Пока не дал, -- рассерженно возразил Острон.

Время, нари , сказал ему темный бог, самая обманчивая субстанция из всех возможных. Быть может, когда твоя кровь вспомнит об Эль Кинди, ты поймешь меня.

На него навалилась темнота. Темнота словно душила его, и отчаянно пытаясь освободиться, Острон дернулся и резко открыл глаза.

В комнате было тепло, даже немного душно. В узкое окно еле заметно пробивался ранний свет; на улице еще ни звука, сабаин мирно спит, и отправляться в дорогу будет пора не менее чем через час.

Он медленно повернулся. Ее длинные волосы рассыпались по подушке, словно кружево ветвей. Алебастровая кожа... хрупкое плечо. Вспомнив слова темного бога, Острон содрогнулся: сама мысль о том, что что-нибудь случится с ней, казалась ему невыносимой.

Сафир спала, и не догадываясь о том, что он думает; утренний свет робко гладил ее по щеке и плечу, скользил по плавному изгибу спины, уходившему под одеяло. У Острона сжалось сердце: в тот миг она была необыкновенно красива, еще красивее, чем всегда, будто статуэтка, выточенная из алебастра, и ему даже стало страшно касаться ее, будто прикосновения могли причинить ей вред.

Он все-таки слишком низко склонился над ней, и девушка почувствовала его дыхание; ее веки медленно поднялись. Острон растерялся, она перевернулась на спину и улыбнулась ему снизу вверх.

-- Доброе утро.

-- Д-доброе.

-- Ты так на меня смотришь, как будто только что увидел привидение. Я такая лохматая?

-- Нет, ты... ты самая красивая на свете, Сафир, -- честно признался он. -- Но я... видел дурной сон, и когда проснулся, в общем... мне вдруг стало страшно за тебя.

-- Ты вечно боишься за меня, будто я сделана из хрусталя и вот-вот разобьюсь, -- мягко сказала Сафир, коснулась его виска пальцами. -- Ты забываешь, что все это время я шла вместе с тобой. Я пережила почти все, что довелось пережить тебе, и я до сих пор уверенно стою на ногах, Острон. Почему ты никак не поверишь в меня?