Джоан Роулинг - Гарри Поттер и Реликвии Смерти

Гарри кинул взгляд в сторону входа в Большой Зал. Люди ходили, пытались утешить друг друга, пили, стояли на коленях рядом с умершими, но он не видел никого из тех, кого он любил, никаких признаков Гермионы, Рона, Джинни и остальных Уизли, ни следа Луны. Ему казалось, что он отдал бы все оставшееся у него время за один лишь взгляд на них; но тогда остались бы у него силы оторвать этот взгляд? Так, как есть — так было лучше.

Он спустился по ступеням и вышел в темноту. Было почти четыре часа ночи, и мертвая неподвижность парка выглядела так, словно весь парк, затаив дыхание, следил, сделает ли он то, что должен сделать.

Гарри подошел к Невиллу, склонившемуся над еще одним телом.

— Невилл.

— Черт, Гарри, у меня чуть инфаркт не случился!

Гарри снял плащ–невидимку: к нему пришла мысль из ниоткуда, из отчаянного желания увериться полностью.

— Куда ты идешь один? — подозрительно спросил Невилл.

— Это все запланировано, — ответил Гарри. — Я кое–что должен сделать. Послушай, Невилл…

— Гарри! — Невилл внезапно испугался. — Гарри, ты случайно не думаешь о том, чтобы сдаться?

— Нет, — с легкостью солгал Гарри. — Конечно, нет… это кое–что другое. Но меня некоторое время тут не будет. Ты знаешь волдемортову змею, Невилл? У него есть огромная змея… он ее зовет Нагини…

— Ага, я слыхал… что насчет нее?

— Она должна быть убита. Рон и Гермиона знают, но на случай если они…

Ужас такой возможности накрыл Гарри на некоторое время, сделал его неспособным продолжать говорить. Но он снова собрался: это было жизненно важно, он должен быть как Дамблдор, должен сохранить холодную голову, удостовериться, что есть запасные пути, что есть другие, кто сможет продолжить. Дамблдор умер, зная, что еще троим известно о Хоркруксах; теперь Невилл должен был занять гаррино место — тайна по–прежнему будет известна троим.

— На случай если они… будут заняты… и у тебя будет возможность…

— Убить змею?

— Убить змею, — повторил Гарри.

— Хорошо, Гарри. Ты в порядке, а?

— Я нормально. Спасибо, Невилл.

Но Невилл схватил Гарри за запястье, когда тот попытался отойти.

— Мы все собираемся продолжать драться, Гарри. Ты это знаешь?

— Да, я…

Удушающий ком в горле не дал ему закончить фразу, он не мог говорить. Невиллу это, похоже, не показалось странным. Он похлопал Гарри по плечу, отпустил его и отошел в поисках других тел.

Гарри снова накинул на себя плащ и продолжил идти. Кто–то еще двигался неподалеку, склоняясь к очередной распростертой на земле фигуре. До них оставалось лишь несколько футов, когда Гарри осознал, что это Джинни.

Он остановился. Джинни склонилась над девушкой, шепотом звавшей маму.

— Все хорошо, — говорила Джинни. — Все нормально. Сейчас мы отнесем тебя внутрь.

— Но я хочу домой , — прошептала девушка. — Я не хочу больше драться!

— Я знаю, — сказала Джинни, и ее голос осекся. — Все будет хорошо.

Волны холода расползались по гарриной коже. Он хотел крикнуть в ночи, он хотел, чтобы Джинни знала, что он здесь, он хотел, чтобы она знала, куда он идет. Он хотел, чтобы его остановили, оттащили назад, отправили домой…

Но он и был дома. Хогвартс был первым и лучшим домом, который он когда–либо знал. Он, и Волдеморт, и Снейп, не знавшие родительской ласки дети, все они нашли свой дом здесь…

Теперь Джинни стояла на коленях возле раненой девушки, держа ее руку. С немыслимым усилием Гарри двинулся дальше. Ему показалось, что Джинни оглянулась, когда он проходил мимо, и подивился, не ощутила ли она, как кто–то ходит поблизости, но он не заговорил, и Джинни не оглянулась.

Хижина Хагрида уныло выглянула из темноты. В ней не было света, Фанг не скребся в дверь, громким лаем приветствуя посетителя. Все эти визиты к Хагриду, и сияние медного чайника на огне, и каменные кексы, и гигантские личинки, и его огромное бородатое лицо, и Рон, которого рвало слизняками, и Гермиона, которая помогала ему спасти Норберта…

Гарри продолжил идти, пока не дошел до края леса, и тогда он замер.

Среди деревьев скользил целый рой дементоров; он ощущал их холод, и он был не уверен, что сможет спокойно пройти сквозь них. Сил на вызов Патронуса уже не оставалось. Гарри не мог больше контролировать свою дрожь. Умереть, в конечном итоге, оказалось не так–то просто. Каждую секунду, что он дышал, запах травы и ощущение свежего воздуха на его лице были такими драгоценными; подумать только, у людей есть годы и годы, они могут позволить себе тратить время, столько времени, что оно тянется, а он цеплялся за каждую секунду. В то же время он понимал, что не сможет идти дальше, и знал, что должен. Долгая игра завершилась, снитч был пойман, пора было спускаться на землю…

Снитч. Его ничего не чувствующие пальцы пошарили мгновение в сумочке на шее, и он вытащил его.

Открытие при закрытии.

Быстро и тяжело дыша, Гарри уставился на него. Теперь, когда он хотел, чтобы время текло как можно медленнее, оно словно ускорилось, и понимание пришло так быстро, что Гарри словно и подумать об этом не успел. Его жизнь закончилась, он скоро закроет глаза навсегда. [96] В оригинале надпись на снитче: «I open at the close» (я откроюсь в конце). Игра слов: close означает и «конец», и «закрытый». Это был тот самый момент.

Гарри прижал золото к губам и прошептал: «я сейчас умру».

Металлическая скорлупа открылась. Он опустил дрожащую руку, поднял под плащом волшебную палочку Драко и прошептал: « Lumos ».

Черный камень с неровной трещиной, идущей из середины, лежал на двух половинках снитча. Воскрешающий камень раскололся поперек вертикальной линии, изображающей Старшую палочку. Треугольник и круг, изображающие плащ и камень, были все еще различимы.

И вновь Гарри понял, не думая. Дело было не в том, чтобы вернуть их обратно, ибо он должен был скоро к ним присоединиться. Он не приводил их, на самом–то деле: они отводили его.

Гарри закрыл глаза и перевернул камень в своей руке, три раза.

Он понял, что это произошло, потому что услышал вокруг себя слабое движение, словно хрупкие тела шаркали ногами по устланной веточками земле близ внешней границы Запретного леса. Он открыл глаза и огляделся.

Они были не призраками, но и не существами из плоти и крови, Гарри это видел. Больше всего они напоминали Риддла, который вырвался из дневника так много лет назад — воспоминание, ставшее почти твердым. Менее материальные, чем живые тела, но много более материальные, чем призраки, они двигались навстречу ему, и на каждом лице была та же самая любящая улыбка.

Джеймс был в точности того же роста, что и Гарри. Он был одет так же, как в ночь своей смерти, и его волосы были встрепанные и непричесанные, а очки сидели чуть косо, как на мистере Уизли.