Владимир Пекальчук - Жестко и быстро

— Знаю. Тут уж ничего не попишешь, лажанул — значит, лажанул. Но проблема никуда не делась. Пока у тебя акции — ты потенциальная мишень, причем у очень изобретательного «стрелка». И стать сейчас безродным для тебя — равносильно тому, чтобы стать жертвой.

— Именно поэтому я и верну акции дяде Вольфару, это автоматически выведет меня из-под удара.

— Мудро. Правда, тут есть одна проблемка, внук. Тебе шестнадцать, и продать, отдать, подарить, обменять акции ты не сможешь, пока тебе не стукнет двадцать один. И господин Уэйн заключать подобные сделки от твоего имени не вправе. Единственный законный вариант — ты можешь передать свои активы в управление своему Дому, но этого ты не сделаешь. Так что выход у нас только один: остаешься в Доме Сабуровых до своего совершеннолетия, избавляешься от акций любым способом — и после этого я тебя отпускаю. Аннушке, ты верно заметил, насильно мил не будешь.

Пять лет. Ну что ж, если дед сделает, как сказал, то это приемлемый вариант… Проклятые акции, чтоб их, лучше бы папа акции какого-нибудь ресторана купил…

— Ладно, как говорится, и на том спасибо. Насчет вероятного убийцы — а есть возможность как-то проверить? Покопать там, уж не знаю, как это делается у профи…

— Маловероятно, — покачал головой Петр Николаевич, — соперник Томаса, если речь о нем, тоже из знатного Дома, так что там покопать не удастся, не считая проверки общедоступной информации вроде записей камер наблюдения на улицах. Но надо понимать, что он вращается в своей же среде, то есть и его знакомых и подружек мы допрашивать тоже не можем, они с нами и говорить не будут. А веского повода для подключения полиции нет, потому что все изложенное — не более чем моя гипотеза, не подтвержденная ровно ничем.

— Жаль, — сказал я и зевнул, — спасибо за ужин и беседу, но что-то меня снова в сон потянуло. Многовато нагрузки для болезного, который только нынче от бинтов и капельницы избавился.

Я откланялся и вернулся в свои апартаменты.

Итак, надо как-то прожить пять лет. В принципе это перспектива куда как лучше, чем, допустим, женитьба на ком велят, в любом случае я и так несовершеннолетний, а Аквилония, насколько я могу судить, страна довольно развитая и благополучная. Быть беспризорником, как в Токио в тысяча девятьсот сорок седьмом, мне не страшно — знаем, проходили — да только тут не послевоенная Япония, останусь без опеки Дома — упекут в приют на раз-два… Если, конечно, в моей голове не перемешались воспоминания Куроно о Штатах из того мира и воспоминания Реджинальда об Аквилонии. К тому же хоть душа рвется на свободу, надо внимать голосу собственного разума: в послевоенный Токио приехал тринадцатилетний подросток, закаленный лишениями с детства, который к тому времени был способен убить кулаком свинью, да и человека, надо думать, тоже. Он мог постоять за себя в любой драке, даже против взрослого. Окажись на его месте нынешний я, хлипкий и слабый, — мои дела были бы намного хуже. Я получил время на самоподготовку, и разумнее всего им воспользоваться, не создавая себе новых проблем. Если дед не врет — конфликт практически исчерпан, кем-кем, а треплом я его назвать повода не имею.

Тут я подумал, что надо бы связаться со старыми товарищами, Лех, наверное, переживает за меня, и подошел к компьютеру, стоящему на столе в комнате, которая вроде бы должна служить мне кабинетом.

Компьютер имел довольно архаичный дизайн, несколько отличающийся от того, что я видел в том мире. Корпус горизонтальный, монитор плоский, но какой-то толстоватый. Смотрю и испытываю дикий диссонанс: он кажется мне одновременно и чудом техники, и раритетом, привычным и непривычным. Должно быть, для мастера Куроно любой компьютер — чудо техники, а вот Реджинальд, сравнивая строгие функциональные системные блоки из того мира и старомодно выглядящие, стилизованные под антиквариат компьютеры из этого, видимо, делает выбор в пользу строгого стиля.

Тряхнув головой, отбрасываю эти размышления. Компьютеры — не единственные вещи, кажущиеся одновременно знакомыми и странными, автомобильный дизайн тут тоже другим путем пошел, так что просто надо привыкнуть. Главное — польза, и я так думаю, что в комнате дворянина из знатного Дома будет стоять далеко не самый плохой компьютер.

Загрузился он быстро. Надо будет потом заглянуть, что там за начинка, а пока — связаться с… Ага, щас, вот прям уже и два раза. Сетевой идентификатор — символьная строчка длиной в тридцать с чем-то знаков, и само собой, что номер Леха я не помню, точнее — никогда не знал, ввел с бумажки один раз, и все. И доступ на школьный сайт у меня открывался из усадьбы Рэммов, и реквизитов доступа я тоже не помню, они у меня были на бумажке записаны. Вот же блин, как много всего нужного осталось там, а тут такое чувство, словно с чистого листа начинаю…

Хе-хе. Вот уж смешная жалоба от того, кого занесло в чужое тело в параллельный мир.

Ладно, с Лехом я свяжусь иначе. Выход в сеть, геральдическое министерство Аквилонии, Дома… Дома… Яблонские. Две ветви. Лех же из второй вроде был… Сетевой адрес. Приемная Дома, так, отправляю письмо. Запрос контактов от Реджинальда Рэмма, в прошлом Дом Рэммов, нынче из Сабуровых, адресовано — Леху Яблонскому.

Что ж, осталось дождаться либо официального ответа канцелярии, либо самого Леха. А пока…

Встаю из-за стола, подхожу к подушке. Мы с ней знакомы всего полдня, но частичка прежнего малыша Реджи уже ненавидит ее сильнее, чем Томаса. Так, на чем я остановился? Восемьсот восемьдесят. Снять с себя парадный наряд, стать в стойку… осталась одна тысяча сто двадцать. Мозг в ужасе, малыш Реджи в истерике, а руки… руки делают.

Удар. Удар. Удар. Удар. Удар.

До двух тысяч я недотянул где-то триста ударов и завалился спать, не особо этим обескураженный: все-таки в первый день такой шок — да для непривычного к нагрузкам тела. Руки ломит жутко, ноги тоже, но лиха беда начало. Мышечная крепатура — верный признак, что нагрузки сильно перевалили за лимит, а значит, я стал сильнее. Привыкну, наверстаю. А пока — выспаться хорошенько и во второй половине дня снова за тренировки.

Но этому плану не суждено было сбыться, потому что я проснулся от того, что кто-то бесцеремонно меня тормошил.

— Вставай! — громко сказали прямо над ухом.

Я с трудом разлепил глаза, пытаясь понять, кто это вторгся в мои апартаменты, — и похолодел.

Надо мною стоял высокий мрачный тип с длинным лицом, темно-серой кожей, белыми волосами, прижатыми к голове чуть заостренными ушами и сверлил меня злым взглядом красных глаз.

Свартальвы?! В столице Аквилонии?! Уже?!!

Я хотел было закричать как можно громче, предупреждая всех о нападении, но тут заметил на его рубашке — не военного, а скорее спортивного покроя — вышитый значок Дома Сабуровых.