Джордж Локхард - Гинунгагап

Изобретательница помолчала.

— Я видела в зале медные котлы, вы их сами ковали?

— Нет конечно, — Раттатоск фыркнул. — Мы звери, а не гномы.

— Звери бывают разные, — сухо заметила Гаечка. — Итак, гномы. Вы едва ли смогли бы тащить громадные котлы от самой Вальхаллы, туда ведь даже падать приходится месяц. Значит, кузня находится прямо на Древе, так?

Бельчонок почесал за ухом.

— Дивлюсь я с тебя, мидгардская. Трудно было прямо спросить, где тут кузница?

Гайка чуть не подпрыгнула.

— Так есть?!

Раттатоск усмехнулся в усы.

— Есть, а как же. Хоть и не близко, ярусах в шестидесяти кверху. Уж и не вспомнить, когда я там был в последний раз… — бельчонок нахмурился. — Лет десять назад, всяко… Али двадцать… Давно, в общем, мышка, давно.

Гаечка подбежала к пушистому скальду и умоляюще схватила его за лапы.

— Раттатоск, пожалуйста, пожалуйста, отвези меня к этой кузнице! Может, еще не все потеряно!

Бельчонок беспомощно вздохнул.

— Что тут скажешь… Надо, так надо, — он улыбнулся. — Как блеял Тангниостр, когда с него шкуру снимали: помогать, так с музыкой! — Раттатоск фыркнул. Мышка с трудом справилась с волнением.

— Прежде, чем отправиться, скажи: у вас есть сера?

Пушистый с сомнением загнул ухо.

— Сера?

— Это такое желтоватое вещество, похожее на мокрый песок, оно…

— Да знаю я! — оборвал бельчонок. — Не пойму, к чему тебе сера, но у нас ее нету.

Гаечка сглотнула.

— А серный колчедан? Он выглядит точно как золотые самородки, его еще пиритом зовут.

— О, такой есть! — Раттатоск оживился. — Правда, мало…

— Мне совсем немножко требуется, с наперсток. Раз у вас есть пирит, то и нитрат калия, наверняка, отыщется?

— Это чего такое? — с подозрением спросил скальд.

— Мутно-белый порошок, похож на соль, его получают из смеси извести с… — Гайка запнулась. — С… С навозом.

Раттатоск почесал за ухом.

— Странная ты мышь. Конечно, у нас есть селитра — мы ж за всем Древом ухаживаем! Долго бы оно протянуло без удобрений?

Гаечка торжествующе топнула лапкой.

— Отлично! Надо захватить с собой мешочек селитры и кусок пирита грамм на семьдесят… Мне по пояс, примерно.

Раттатоск щелкнул пальцами, к нему подскочила незнакомая Гайке рыжая белочка с браслетом на хвосте.

— Слыхала? Дуй на склад, — приказал пушистый. Белочка, кивнув, рывком взбежала по стволу и скрылась среди ветвей.

— Что дальше? — Раттатоск обернулся к Гайке. — Мешок с удобрениями и кусочек «золота дураков» остановит Отца Богов?

Изобретательница с натугой улыбнулась.

— Надеюсь.

Бельчонок запнулся и смерил мышку весьма странным взглядом.

— Ладно, после такого ответа, новые вопросы как-то в башку не лезут.

— Спасибо тебе, Ратта… — Гайка неожиданно для самой себя всхлипнула. — Тебе, и всем вам, — она оглянулась на любопытных белок, толпившихся рядом. Взгляд замер на грустной Ингрид.

— Обещаю, я вернусь и помогу, — тихо сказала мышка. — Клянусь жизнью…

Белочка со вздохом развела лапками.

— Буду ждать и верить, — отозвалась коротко.

Гайка, кивнув, с трудом взобралась на спину Раттатоску. Тот бросил в рот пару ореховых ядрышек, довольно облизнулся. Рыжая белочка уже вернулась с двумя сшитыми из листьев мешками; скальд принял у серебристого бельчонка своеобразную «упряжь», чуть похожую на человечью кобуру, застегнул ремни на груди и у бедер. Мешки подвесил за спиной, по обе стороны от Гаечки, закрепил бронзовыми крючьями. Было заметно, процедура ему не в новинку.

— Ладно, дети мои, отдых оказался чуть короче обычного… — бельчонок фыркнул, — …ну да ничего, на обратном пути наверстаю! — обернув голову, он с легкой иронией заметил Гайке через плечо: — У нас, дальнобельщиков, график свободный.

Вновь, как и час назад, тело Раттатоска на миг окаменело, под кожей пронеслась волна жидкого, и в то же время несокрушимого металла. Присев, как рысь, он перебрал коготками по ветви и, внезапно, рванулся в многометровый прыжок. Гайка судорожно уцепилась за шерсть.

Листья проносились по сторонам с пугающей быстротой. Раттатоск мчался ввысь не как нормальная белка — прыгая с места на место — а как мяч в автомате «пинбол», на полной скорости отталкиваясь от веток всеми лапами. За счет подобной «техники», двигался он удивительно плавно, без рывков, и путешествие больше напоминало полет, нежели верховую езду.

Время, между тем, клонилось к вечеру. Воздух похолодал, небесная лазурь неумолимо густела. С чудовищной высоты, где сейчас находилась Гайка, был виден почти весь Асгард — спасибо удивительно чистой атмосфере и мягкому закатному солнцу. По три стороны от Вальхаллы, до горизонта, простирались изумительные луга и реки, темно-зеленые пятна лесов даже с такого расстояния поражали размерами. На грани видимости, теряясь в предвечерней дымке, вздымались белые горы… Восхитительный, божественный пейзаж! С трех сторон.

— Раттатоск, а что за черная завеса там, на севере? — с легким удивлением спросила Гаечка. — Почему в той стороне не видно лугов?

Бельчонок бросил на всадницу короткий взгляд через плечо.

— Разве ты не знаешь о проклятии Йиггдрасиля? — Раттатоск горько покачал головой, не прерывая бега. — Древо гниет заживо, вся его северная половина отравлена.

— Почему?! — Гайка в ужасе отпрянула.

— Дыхание Имира, — коротко отозвался бельчонок. — Изначальный яд. Черный снег, что покрывал некогда весь мир, а нынче остался лишь в самых глубинах бездны Гинунгагап, медленно тает. Его смертоносные испарения губят Древо, а талая вода, прозванная Мёдом Забвения — самый страшный яд в Девяти Мирах. Тот, кто отведает Меда Забвения, не просто умрет; умрет и его душа, в царство Хель не попадет ничего…

Раттатоск запнулся, но все же добавил:

— Именно так погиб мой лучший друг Нари.

Гайка содрогнулась.

— Младший сын Локи?

— Да, — глухо отозвался бельчонок. — Слыхала, наверно, историю, как Асы расправились с Локи после его «знаменитой» перебранки?

Мышка с трудом кивнула.

— Я читала… Это было ужасно. Его сына превратили в волка, и заставили разодрать на части собственного брата.

— Угу, — Раттатоск скрипнул зубами. — А кишками растерзанного мальчика отца привязали к скале. Да только скальды редко вспоминают, что стало с волком-Нари, после того как он брата порешил.

Гайка зажмурилась.

— Неужели… Он сам принял яд?!..

— Сам, — яростно бросил Раттатоск. — И мне не сказал! Напился Меда Забвения, идиот голубоглазый! Я как узнал, чуть лапы не откинул… Эх-х, да чего уж там, было дело.

Подъем продолжался в молчании. Чем ближе становилась верхушка, тем холоднее казался воздух и мельче — листья Древа. Время тянулось незаметно, Раттатоск мчался на огромной скорости, не проявляя признаков усталости. Гаечка лежала с открытыми глазами; пыталась совладать с волнениями и тревогами последних дней.