Стивен Дональдсон - Презрение Лорда [ Проклятие Лорда, Проклятие лорда Фаула]

— Почему бы тебе не воспользоваться целебной глиной, чтобы залечить рану на лбу?

На этот раз Гигант отвел свой взгляд, глухо ответив:

— Ее не осталось.

Он беспомощно развел руки.

— Другие умирали. Третьим глина была нужна, чтобы сохранить руку или ногу. И… — его голос на мгновение прервался, — и я думал, что крошке Пьеттену, быть может, она в состоянии будет помочь. Он всего лишь ребенок, — настойчиво сказал он, взглянув на Кавинанта с внезапной мольбой, которой тот не мог понять. — Но один из Пещерных умирал очень медленно и в таких мучениях…

Новая струйка крови сбежала у него со лба.

— Камень и Море! — простонал он. — Я не мог перенести это. Хатфрол Биринайр отложил для него горстку глины несмотря на то, что ее все равно не хватало. Но я отдал ее Пещерному Существу. Не Пьеттену — Пещерному. Потому что он мучился.

Запрокинув голову, он сделал большой глоток «алмазного глотка», смахнув ладонью кровь со лба.

Кавинант пристально посмотрел на поврежденное лицо Гиганта. Поскольку ему в голову не приходили никакие слова дружелюбия, он спросил:

— А как твои руки?

— Мои руки? — На мгновение Преследующий Море, казалось, растерялся, но потом вспомнил: — Ах, каамора. Друг мой, я Гигант, — объяснил он. — Никакой обычный огонь не может нанести мне повреждений. Но боль — боль учит многим вещам.

Его губы изогнулись в гримасе отвращения к самому себе.

— Говорят, Гиганты сделаны из гранита, — пробормотал он. — Не беспокойся обо мне.

Под влиянием импульса Кавинант ответил:

— В некоторых местах того мира, из которого я пришел, есть маленькие старые люди, которые сидят возле дороги и весь день стучат по глыбам гранита маленькими железными молоточками. Это занимает много времени, но однажды они превращают эти глыбы в мелкие осколки.

Гигант немного подумал, прежде чем спросить:

— Это пророчество, Юр-лорд Кавинант?

— Не спрашивай меня. Я бы не понял, что это пророчество, если бы оно не сбылось со мной самим.

— Я тоже, — сказал Преследующий Море. Смутная улыбка тронула его губы.

Вскоре Лорд Морэм позвал отряд на завтрак, приготовленный им и Тротхоллом. С подавленными стонами воины поднялись на ноги и пошли к огню. Гигант тоже встал. Он и Кавинант прошли следом за Ллаурой и Пьеттеном, чтобы немного поесть.

Вид и запах пищи внезапно с новой силой заставили Кавинанта ощутить необходимость решения. Он был пуст от голода, но, протянув руку, чтобы взять немного хлеба, он увидел, что его рука обагрена кровью и пеплом. Он убивал… Хлеб выпал из его пальцев.

— Все это неправильно, — пробормотал он.

Еда была одной из форм покорности — подчинения физической реальности Страны. Ему необходимо было подумать.

Пустота внутри выдвигала требования, но Кавинант отказывался их выполнить. Сделав глоток вина, чтобы прочистить горло, он отвернулся от огня жестом отвержения. Лорды и Гигант озадаченно смотрели на него, но ничего не говорили.

Кавинанту необходимо было подвергнуть себя испытанию, отыскать ответ, который восстановил бы его способность выживать. С гримасой упрямства он решил оставаться голодным до тех пор, пока не найдет то, что ему нужно. Может быть, в голодном состоянии его ум прояснится настолько, что в состоянии будет решить фундаментальные противоречия его дилеммы.

Все брошенное оружие было убрано с поляны и собрано в кучу. Кавинант подошел к ней и, немного поискав, вытащил оттуда каменный нож Этьеран. Потом, движимый каким-то непонятным импульсом, он подошел к лошади, чтобы посмотреть, не ранена ли Дьюра. Обнаружив, что она не пострадала, он почувствовал некоторое облегчение. Ни при каких обстоятельствах он не желал сесть верхом на Ранихина.

Вскоре воины закончили завтрак и устало двинулись к лошадям, чтобы продолжить поход.

Садясь на Дьюру, Кавинант услышал, как Стражи Крови резким свистом подзывают Ранихинов. Этот свист, казалось, некоторое время висел в воздухе. Потом со всех сторон на поляну галопом примчались огромные лошади — гривы и хвосты развивались, словно охваченные огнем, копыта ударяли по земле в длинных могучих ритмичных прыжках; девять скакунов со звездами во лбу, стремительных и буйных, как жизненный пульс Страны. В их бодром ржании Кавинанту слышалось возбуждение от предстоящего возвращения домой, на равнины Ра.

Но члены отряда, покинувшего этим утром Парящий Вудхельвен, не отличались ни бодростью, ни радостным возбуждением. Йомен Кваана теперь уменьшился на шесть воинов, а оставшиеся в живых были ослаблены усталостью и битвой. Казалось, на лицах лежат их собственные тени, когда они скакали на север, к реке Мифиль. Лошадей, оставшихся без всадников, взяли с собой, чтобы сменять уставших скакунов. Среди них трусцой бежал Преследующий Море, и казалось, что он несет груз всех мертвых. На сгибе руки он держал Пьеттена, который уснул сразу, как только солнце исчезло с восточного горизонта. Ллаура ехала позади Лорда Морэма, держась за его одежду. Рядом с его мрачным лицом и прямой спиной она казалась сломленной и хрупкой, но у обоих было одинаковое выражение невысказанной боли. Впереди них ехал Тротхолл, и плечи его выражали такую же молчаливую повелительность, которой Этьеран заставила Кавинанта двигаться от Подкаменья Мифиль к реке Соулсиз.

Кавинант рассеянно размышлял над тем, сколько еще времени ему придется подчиняться выбору других людей. Но потом он оставил эту мысль и посмотрел на Стражей Крови. Казалось, из всех членов отряда лишь они одни не пострадали морально в битве. Их короткие накидки свисали лохмотьями; они были такими же чумазыми, как и все остальные; один из них был убит, несколько — ранено. Они защищали Лордов — особенно Вариоля и Тамаранту, — до последнего; но в них совершенно не было заметно ни усталости, ни депрессии, ни уныния. Баннор ехал на своем Ранихине рядом с Кавинантом и осматривался вокруг непроницаемым взором.

Лошади могли двигаться только медленным спотыкающимся шагом, но даже эта медленная езда позволила добраться всадникам до брода через Мифиль еще до полудня.

Отпустив лошадей на водопой и кормежку, все, кроме Стражей Крови, погрузились в поток. Натираясь чудесным песком с речного дна, они смыли кровь, грязь и боль смерти и долгой ночи в широком течении Мифиль. Чистая кожа и ясный взор проступили из-под пятен битвы; небольшие, незалеченные лечебной глиной, ранки открылись и были начисто промыты; обрывки грязной одежды оторвались и уплыли прочь. Кавинант вместе со всеми выстирал свою одежду, смыл и отскоблил пятна с тела, словно пытаясь избавиться от влияния совершенного убийства. И, чтобы заполнить пустоту внутри, вызванную голодом, он выпил огромное количество воды.