Стивен Дональдсон - Презрение Лорда [ Проклятие Лорда, Проклятие лорда Фаула]

Теперь и те времена уже прошли. Мы не знаем, живут ли еще Лесничие, хотя лишь глупец может отрицать, что Сиройл Вайлвуд все еще обитает в Гарротинг Гип. Но память о древних обидах, позволившая деревьям давать отпор всем чужакам, теперь увядает. Лорды взяли леса под свою защиту с той поры, когда Берек Полурукий впервые овладел Посохом Закона; мы не позволяли деревьям сокращать их численность. И все-таки их дух падает. Отрезанное друг от друга, совместное знание лесов умирает. И великолепие мира в связи с этим тускнеет.

Тротхолл на минуту печально умолк прежде, чем заключить:

— Из уважения к оставшемуся духу и из почтения к Земной Силе мы просим позволения войти в Лес одновременно большому количеству людей и животных. А всякий намек на угрозы мы ликвидируем из простой осторожности. Этот дух пока еще жив. А сила Моринмосса может сокрушить тысячу раз по тысяче человек, если случайно пробудить в деревьях память о причиненной им боли.

— Могут быть там еще какие-нибудь опасности? — спросил Кваан. — Не потребуется ли нам оружие?

— Нет. В прежние времена слуги Лорда Фаула причинили лесам огромный вред. Может быть, Гриммердхо и утратил свою силу, но Моринмосс помнит. К тому же сегодня будет затмение луны. Даже Друл Каменный Червь не настолько безумен, чтобы послать свои силы в Моринмосс в такое время. А Презренный никогда не был таким глупцом.

Воины молча спешились. Часть воинов йомена принялась кормить лошадей, а остальные наскоро приготовили еду. Вскоре весь отряд, кроме Кавинанта, поужинал. После этого Стражи Крови разошлись по своим постам, а остальные члены отряда легли спать, чтобы отдохнуть перед долгим переходом через Лес.

Когда они поднялись и были готовы отправиться в путь, Тротхолл широким шагом зашел на гребень холма. Здесь ветер был сильнее; он развивал его синюю мантию, подпоясанную черным кушаком, и уносил вдаль его крик:

— Эй, Моринмосс! Лес Одного Леса! Враг наших врагов! Моринмосс! Эй!

Бескрайние пространства леса поглотили этот крик, и ему не ответило даже эхо.

— Мы Лорды, враги твоих врагов и последователи Учения Лиллианрилл. Мы должны пройти через тебя!

Слушай, Моринмосс! Мы ненавидим топор и пламя, принесшие тебе боль! Твои враги — это наши враги. Мы никогда не приносили с собой топор и пламя, чтобы ранить тебя, и никогда не сделаем этого. Моринмосс, слушай! Дай нам пройти!

Его крик исчез в глубинах леса. Наконец он опустил руки, повернулся и сошел вниз, к отряду. Вскочив на коня, он еще раз пристально осмотрел всех всадников. По его сигналу они поехали вниз, к границе Моринмосса.

Казалось, будто они упали в лес, подобно камню. Только что они ехали по склону горы над деревьями и вот уже углубились в темную пучину, и солнечный свет угас позади, подобно закрывшейся безвозвратно двери. Во главе отряда двигался Биринайр, положив на шею коня перед собой посох Хайербренда, следом за ним ехал Тьювор на жеребце Ранихине по имени Марни. Ранихинам нечего было опасаться старого гнева Моринмосса, и Марни мог бы повести за собой Биринайра, если бы старый Хатфролл сбился с дороги. За Тьювором следовал Тротхолл и Морэм с Ллаурой, сидевшей у него за спиной; а за ними ехали Кавинант и Преследующий Море. Гигант все еще нес спящего мальчика. Затем, замыкая процессию, ехали Кваан и его йомен вперемешку со Стражами Крови.

Места, чтобы проехать, было достаточно. Деревья с эбеново-черными и красновато-коричневыми стволами были хаотично разбросаны во всех направлениях, оставляя между собой пространство для травы, кустарника и животных; и всадники находили путь без труда. Но деревья были невысоки. Они поднимались на приземистых стволах на пятнадцать или двадцать футов над землей и там раскидывали узловатые, наклоняющиеся вниз ветви, отягощенные листвой, так что отряд был полностью погружен в темноту Моринмосса. Ветви переплетались так, что каждое дерево, казалось, стоит, тяжело опустив руки на плечи сородичей. А с ветвей свисали огромные занавеси и полосы мха — темного, густого, влажного мха, спадавшего с ветвей, подобно медленно струящийся крови, замороженной на лету. Мох качался перед всадниками, словно пытаясь повернуть их назад, сбить их с дороги. И ни одного звука копыта не раздавалось по земле, тоже покрытой густым, глубоким мхом. Всадники ехали так беззвучно, словно их переместили в мираж.

Инстинктивно уклоняясь от прикосновения темного мха, Кавинант всматривался во все сгущающуюся темноту леса. Насколько было видно во всех направлениях, его окружала гротескная ярость мха, ветвей и стволов. Но за пределами явных ощущений он мог видеть больше — видеть и обонять, и в тишине леса слышалось нависающее сердце лесов. Здесь деревья размышляли над своими мрачными воспоминаниями — широкий, пускающий ростки побег самосознания, когда дух леса величественно царил над сотнями лье богатой земли; и тяжелый груз боли, и ужаса, и неверия, распространявшихся, подобно молнии на глади океана, пока самые отдаленные листья в Стране не вздрогнули, когда началось уничтожение деревьев, когда корни, ветви и остальное вырубалось и калечилось топором и пламенем; и выкорчеванные пни, и суета и мука животных, тоже убитых или лишенных домов, здоровья и надежды; и чистая песнь Лесничего, чей напев открывал тайное, злобное удовольствие уничтожения, ответного насилия над крошечными людьми; и вкус их крови и корней, и медленная слабость, которой кончалась даже яростная радость; и деревьям не оставалось ничего, кроме их закоснелой памяти и их отчаяния, когда они видели, как их ярость превращается в дремоту.

Кавинант чувствовал, что деревья ничего не знали о Лордах или о дружбе; Лорды были слишком редки в Стране, чтобы о них помнить.

Нет, это была слабость, упадок чувств, печаль, беспомощный сон. То тут, то там можно было услышать деревья, которые все еще не спали и жаждали крови. Но их было слишком мало, слишком мало. Моринмосс мог только размышлять, лишенный сил своей собственной древней смертности.

Ладонь мха ударила его, оставив на лице мокрое пятно. Он поспешно вытер влагу рукой, словно это была кислота.

Потом солнце село за Моринмоссом, и даже этот сумрачный свет угас. Кавинант наклонился вперед на своем седле, насторожившись и опасаясь, что Биринайр собьется с пути или наткнется на занавес из мха и будет задушен. Но по мере того, как тьма просачивалась в воздух, с лесом начала происходить перемена. Постепенно на стволах стало появляться серебристое мерцание — появляться и усиливаться по мере того, как ночь наполняла лес, пока каждое дерево не засияло, словно потерявшаяся во мраке душа. Серебристый свет был достаточно ярок, чтобы освещать путь всадникам. Сквозь подвижные облака этого свечения полотнища мха свисали, словно тени бездны — черные дыры, ведущие в пустоту. Они придавали лесу запятнанный, прокаженный вид. Но отряд теснее сомкнул свои ряды и продолжал двигаться сквозь ночь, освещенный только отблеском деревьев и красным светом кольца Кавинанта.