Дмитрий Ахметшин - Туда, где седой монгол

— Всё это время я жил один, — сказал ей Ветер. — До тех пор, пока не увидел тебя и не сказал себе: «Вот та девушка, которая разделит со мной жилище».

Керме растаяла, хоть те эмоции, которые должны быть в подобной речи, ей пришлось додумывать самой.

Всё было очень ладно, очень сурово и очень пусто. Тепло, но войлок на полу кололся, единственная лежанка так близко к очагу, что непременно должна утонуть в пепле. Никаких шёлковых прикосновений, никакого томного звона колокольчиков, которыми часто украшали шатры в родном аиле. Кострище огорожено большими валунами, щеголяющими выбоинами и отметинами от топора. Пахло кожей и сушёным мясом, которое, кажется, было подвешено здесь же, прямо под потолком. Подальше от дождя и снега.

— Осторожнее, — говорил он, придерживая Керме за плечи. — Там у меня сложено оружие. А там меха, в которых можно хранить воду, кости… я иногда вырезаю из костей… вон в той стороне, кстати, стоят фигурки. Видишь ли, я уже пять зим на одном месте.

То есть, поняла Керме, облако это настолько большое и настолько плотное, что никакая молния не может его разбить.

— Ты можешь устраиваться там, где тебе понравится. Осторожнее, не ушиби ногу о камень. Я ездил мимо твоего аила, гостил несколько дней у старосты, пытаясь как-нибудь тебя выкупить. Он говорил, ты настоящая услада твоего отца и твоей матери, а также всего кочевья… говорил мне одно и то же раз за разом, а я терпеливо ждал. Но когда услышал, что они хотят тебя наказать…

Руки налились кровью и легонько стиснули её плечи. Керме повернулась и прижалась к груди, сомкнув руки у него на пояснице.

Так в огромном пустом жилище поселился маленький слепой тушкан.

Вокруг творилось много странных вещей. Здесь не было снегопада, только редкие снежинки, случайные как весёлые степные мошки, медленно кружились, пока не попадали на висок или на губы девочке, вызывая внезапную улыбку. Звуки здесь разносились далеко и привольно, и Керме первое время игралась с этими звуками, как с молодыми жеребятами или щенками, отпуская их от себя резвиться и слушая, как они скачут, подпрыгивая и стараясь удержаться на высоких неверных ногах.

Иногда звуки приносили ей во рту что-то странное: далёкий звон, как будто звякает где-то в степи колокольчик, звуки капели, иногда какой-то далёкий грохот.

Половину дня здесь было темно, половину дня — светло, и ещё всё время холодно, так что приходилось всё время носить подбитый мехом халат.

Ветер был в ярости, увидев её колокольчик.

— Тебе это больше не нужно. Ты не клеймёное животное, глупо жующее траву, чтобы таскать на себе эту железяку. Айе! Если бы за меня это не делала буря, я бы вернулся и перевернул кверху ногами все шатры.

Шона сорвал колокольчик и выбросил прочь. Керме задержала дыхание, чувствуя неожиданную лёгкость в области шеи. Вообще пожевать траву она тоже любила. Хотя большинство трав были горькими, какие-то оставляли на языке привкус созревшего молока. Это было очень весело.

Пахнет недавней грозой, и всё время ощущение, что над тобой нависает что-то огромное, бросает неподъёмную тень, так, что иногда чувствуешь мимолётные прикосновения. Керме решила, что это Тенгри, сам небесный старик, щекочет её своими бесконечными, как кочевые переходы, усами. Тем более, что идолов перед входом в шатёр у Ветра никаких не было: зачем, если Небо — вот оно — зови не хочу.

О чём с ним говорить, Керме не представляла. Она бухнулась на колени и сказала: «Дорогой Тенгри, прошу, не гневайся на меня. Я не хотела отбирать у тебя Растяпу, но он мой самый настоящий друг. И пощади, пожалуйста, бабку, Шамана и всех остальных. На самом деле они хорошие и принесут в жертву твоим идолам ещё много крови».

Но, похоже, он не собирался душить её своими огромными руками или убивать молнией.

Подумала, что хорошо бы накормить Великого Жеребца морковкой из запасов мужа — все кони любят морковку — и действительно утащила одну, чтобы со всем почтением оставить её на ближайшем пригорке.

Йер-Су была далеко, до неё теперь не докричаться, даже если сунуть голову в дырку в облаках.

Керме осторожно пробовала ногами почву и удивлялась, узнав ковыль и жёсткий типчак. Разве на облаках могут расти травы? — спросила она себя. И тут же ответила: — Конечно, могут! В далёком детстве подруги рассказывали, что низкие облака чёрные, как земля, с белой каймой, словно там танцуют целые озёра ковыля. Чем могут быть ещё эти тучи, как не летающая почва? Где ещё выпасать своих небесных коней Ветру?

Конь у него на самом деле был один, Керме слышала его фырканье возле коневязи. Оттуда доносился запах кожи и конского пота, там же было разложено и единственное седло. И шатёр всего один, никаких других жён, никаких рабынь, никаких младших братьев или сыновей. Запаху войлока ничего не мешало распространяться, на полу было всегда мягко настелено, и можно было падать куда угодно. Стад тоже не было — ни единого вола, ни овечки, и Керме немного была этим разочарованна.

— Я живу здесь довольно уединённо, — сказал Шона со внезапной скованностью. — Так что если что, ты можешь звать меня. Всегда и что бы ни случилось, позови меня, и я примчусь.

Керме была этому рада. Она у своего Ветра одна, и никто не будет шептаться за спиной, никто не будет строить козни из-за её слепых глаз и из-за того, что муж её любит.

— Я за тебя боюсь, — сказал Ветер, обнимая её за плечи. — Здесь много ловушек для такого шустрого слепого тушкана, как ты. Ты можешь утонуть. Ты можешь свалиться вниз.

— Здесь есть вода? — обрадовалась Керме.

— Ты вообще слышала, что я тебе говорил?

— Нет, прости, — для убедительности девушка помотала головой. — А какая здесь вода? Я чуяла её, но почему-то совсем не слышала.

— Озеро, — неохотно сказал Ветер. — Тебе не следует туда ходить.

— Я знаю. А ты покажешь?..

Шона только вздохнул.

Вода здесь на самом деле была очень странная. Она никуда не текла, как лужи, которые образуются в низинах после продолжительных дождей, но при этом не собиралась и высыхать или утекать в землю. Первым делом Керме сунула туда ноги.

— Осторожно! — предупредил её Шона. — Женщина, ну куда ты лезешь. Глубоко.

Тогда Керме подобрала полы халата и сделала два шага, насколько хватило длины их рук — её и мужа, который предусмотрительно сжимал её запястье. Дно усеяно мелкими камушками, а кое-где поросло смешной морской травой.

Рука потянула её обратно.

— Замёрзнешь и простудишься.

Но Керме не отвечала. Она заворожено трогала ногой уходящее в никуда дно.

Впоследствии она провела здесь немало часов, до бесчувственности пальцев играясь с водой, слушая мерное жужжание насекомых или представляя, как резвятся, гоняясь друг за другом, у самого дна мальки. Маленькие ивы, так и не выросшие до размеров настоящих деревьев, но переросшие обычные степные кусты, щекотали своими гибкими пальцами у неё за ушами.