Олег Авраменко - Жертвы Источника

— В каком смысле «раскрутили»?

— Время от времени, как бы между прочим, задавали ей каверзные вопросы, чтобы заставить ее проговориться, и вскоре пришли к выводу, что она твоя дочь.

— Это было так просто?

— В общем, да. Особенно, если учесть, что порой Пенелопа произносит твое имя с легким придыханием, вроде как «Оартур». Куда труднее было выяснить, какие у тебя отношения с ее матерью. Тут уж и я подключилась к их расследованию. Втроем мы установили, что матери Пенелопы давно нет в живых; а лично для себя я сделала еще одно открытие, но решила не делиться им ни с Дейрдрой, ни с Даной.

— Какое открытие? — обреченно спросил я, чувствуя себя как нашкодивший ребенок, которому вот-вот надерут уши.

— Мать Пенелопы, — спокойно ответила Бранвена, — была твоей близкой родственницей, предосудительно близкой — родной сестрой, тетей или племянницей. Я бы поставила на тетю, скорее всего, со стороны твоей матери.

Я тяжело вздохнул и пробормотал:

— Надо же, Пуаро в юбке… Нет, миссис Марпл — в клетчатой шотландской юбке.

— О чем ты говоришь?

— Да так, ни о чем. Кое-что из фольклора миров, где саксы крепко намяли бока наши родичам бриттам.

— Так я угадала? Мать Пенелопы была твоей тетей?

— Да, ты права, — сказал я, понимая, что возражать бессмысленно. Она была младшей сестрой моей матери.

— А как ее звали?

— Диана.

— Диана, — задумчиво повторила Бранвена. — Красивое имя. Между прочим, ты знаешь, что покойный дядя Бриан называл Дейрдру Дианой-охотницей?

— Правда? — удивленно спросил я.

— Забавное совпадение, не так ли? А может, и не совпадение. Может, ты вовсе не случайно полюбил Дейрдру. Она чем-то напоминает тебе твою Диану?

Я растерянно пожал плечами.

— Трудно сказать. Они очень разные и в то же время похожие. Обе веселые, непосредственные, жизнерадостные… То есть, Диана БЫЛА жизнерадостной. Она очень любила жизнь.

— Она была той самой Дианой-охотницей, о которой говорится в античных мифах?

— Нет. Прообразом той Дианы было несколько женщин из нашего рода, живших много столетий назад. Моя же Диана была семьдесят третьей из принцесс Сумерек, носивших это имя.

— Аж семьдесят третьей? Но ведь так немудрено и запутаться.

— Немудрено, — согласился я. — Поэтому в Сумерках установлено жесткое правило: ни один из новорожденных принцев или принцесс не может быть назван именем здравствующего родственника. Так, к примеру, за всю историю Дома был и есть только один Янус — мой дед. Все остальные семейные имена повторялись не раз и не дважды… За исключением Йове.

— Кого?

— Ну, Зевса или Юпитера, сына Крона.

— Того, который поедал своих сыновей?

Я коротко хохотнул. Недавно точно такой же вопрос задал мне Морган.

— На самом деле Крон никого не ел, тем более своих детей. Просто у него были проблемы с сыновьями — он страшно ревновал их к своей жене Гее. А что касается Йове, то он был у Крона на особом счету, поскольку Янус прочил его в понтифики Олимпа. Кстати сказать, Йове был единственным в истории Сумерек бессменным понтификом. Он правил Олимпом почти тысячу лет; то была эпоха Громовержца.

— Он действительно метал молнии с вершины горы?

— В некотором роде. Йове был единственным, кто умел вызывать настоящие сумеречные грозы.

— Подумаешь! — фыркнула Бранвена. — Я могу наслать такую грозу…

— И сможешь управлять ею? Сможешь предотвратить все нежелательные последствия своего вмешательства в естественные атмосферные процессы?

— Ну… Боюсь, что нет.

— Вот то-то же. Важно не только сделать то, что ты хочешь сделать; гораздо важнее сделать ТОЛЬКО ТО, что ты хочешь сделать. В этом вся суть Искусства. Йове в совершенстве владел искусством управления погодой. Ему единственному было позволено вызывать грозы в официальных владениях семьи. Дни, когда он это делал, назывались Днями Гнева.

— Звучит устрашающе, — заметила Бранвена.

— Отнюдь. Это лишь символ искупления грехов и самоочищения. Гнев, направленный прежде всего внутрь себя, против собственных слабостей и пороков. Гроза в Сумерках нечто большее, чем просто естественный феномен. К ней относятся с восторгом и благоговением, многие считают ее откровением свыше.

— Значит, Йове был посланцем небес?

— Не знаю. Я ни в чем не уверен. Но говорят, что он стал богом.

— Как Иисус?

— Вроде того. Но это произошло задолго до Иисуса, и Йове никто не распинал на кресте. Просто в один прекрасный день он исчез и с тех пор не давал о себе знать. Скептики утверждают, что ему до чертиков надоела власть, и он отправился странствовать по свету. Иные же искренне верят, что Йове обрел божественность.

— В каком смысле?

Я хмыкнул.

— Хороший вопрос. Сумеречные издревле привержены идее Мирового Равновесия — концепции, согласно которой существует некая нейтральная сила, сдерживающая как Порядок, так и Хаос. По существу, это уже религия, но долгое время она была обезличена, лишена характерного для остальных религий антропоморфизма. Со времен Йове ситуация в корне изменилась. После исчезновения его стали почитать как носителя этой идеи, этакого эрзац-бога.

— Странно все это, — сказала Бранвена. — Чем могущественнее человек, тем больше его одолевают разного рода сомнения, тем усерднее он ищет бога, как бы в надежде найти у него защиту от собственного могущества.

— Ты считаешь Источник богом?

— Нет. Хотя соблазн очень велик. — Она усмехнулась. — Источник воистину кладезь соблазнов. То, что он сотворил со мной… Ах, Кевин, я так несчастна! Ну, что тебе стоит приласкать меня?

Я досадливо поморщился.

— Бранвена, не заводись! По-моему, мы уже все обсудили.

— Э, нет, дорогой, погоди. Если ты такой бессердечный в отношении меня, то и я могу ответить тебе той же монетой. К примеру, сболтнуть невзначай одному из наших придворных сплетников, что Пенни твоя дочь и одновременно двоюродная сестра. Ах, какое пикантное родство!

Внутри у меня похолодело. За себя я не опасался — ведь я король, что хочу, то и делаю, — но моя дочь, Пенелопа! Снова косые взгляды, снова холодок и отстраненность, скрытое осуждение в глазах окружающих — а как же, дитя греха. И все мое могущество, моя власть, мой авторитет окажутся бессильными перед предрассудками. А позже кому-нибудь да придет в голову, что раз в этой семейке нашлась парочка кровосмесителей, то могут быть и другие, например, Брендон с Брендой — вон ведь какие они милашки, а Бренда, к тому же, избегает мужчин…

— Нет! — воскликнул я. — Ты не сделаешь этого!

В улыбке, которой Бранвена одарила меня, сквозила мука и горечь.

— А вот и сделаю. Будь в этом уверен.

— Ты поступишь подло!

— Ну и что? Пусть я потеряю дружбу Пенелопы, зато отомщу тебе. А для отвергнутой женщины нет большего утешения, чем месть.