Александр Кондратьев - Голова Медузы (рассказы)

Ей он стал отдавать все свои дни. Для нее позабыл прекрасный отрок о козлоногом брате своем и даже о ночных хороводах ореад. Стадо свое он стал пасти в долинах, поближе к овцам всецело овладевшей им Нонии.

Неожиданно для самой себя снискавшая страсть самого красивого из пастухов, гордясь победой своей, смуглая дева ни на шаг не отпускала от себя мягкокудрого отрока. Вместе с ним приходила она по вечерам на то место, где плясали обычно со своими возлюбленными юные пастыри. Остановившись в сторонке, так чтобы все могли их увидеть, и не принимая участия в пляске, клала Номия украшенную белыми цветами черноволосую головку свою на плечо спутника и с тихою улыбкою счастья слушала, как он, шепча ей речи любви, уговаривал уйти с ним подальше от любопытных взоров толпы.

Оставаясь наедине с Дафнисом, дева, как бы не веря в прочность связующей их любви, требовала от него клятв в постоянстве.

— Скажи, что ты мне никогда не изменишь, — просила она, отдавая тело свое подобным цветку олеандра устам прекрасного отрока. — Поклянись мне в этом всеми богами Олимпа!

— Клянусь.

— Поклянись, что ты мне не изменишь, даже если бы тебя соблазняла сама Афродита.

— Клянусь. Ты для меня прекраснее и Афродиты и всех прочих богинь!

Отрок не знал, что его слова невидимо слышит бессмертная, имя которой он произнес. Крылатый сын хвастался пафосской богине, что золотою стрелою своей заставил влюбиться отрока, прекрасней которого ему не случалось видеть в Сицилии.

— Разве совершенно чуждый любви, этот пастух не расстается теперь с девой, с которою я случайно его соединил. Целыми днями сидит он в буковой роще, на месте первой их встречи, возле ручья, стекающего с одетой зеленью Этны. Полетим туда, и ты сама увидишь его, — предлагал своей матери, желая снискать улыбку ее, золотистокудрый Эрот.

И случилось так, что богиня в сопровождении сына прилетела в тот самый миг, когда Дафнис произносил свою клятву.

Афродита устремила строгий, внимательный взор на обоих любовников. Отрок, действительно, был безупречно красив и, судя по некоторым признакам, происходил от богов. Черты обнимавшего его смуглянки Номии далеко не были столь же правильны, и она в сравнении с обнимавшим ее Дафнисом казалась самою обыкновенною, хотя и миловидною пастушкой.

— Сын мой, — сказала богиня, — ты поступил неосмотрительно, соединив божественной крови отрока с девой неравной ему ни по происхождению, ни по красоте.

— Мать и богиня моя, — возразил Эрот, — разве боги и даже богини не соединяются зачастую с неравными им по крови людьми. Ты сама…

— Сын мой, ты поступил небрежно! Прекрасному отроку надо было подыскать боле достойную пару… Я сама, впрочем, позабочусь об этом. Ты же немедленно прерви их любовь, охладив сердце ему свинцовой стрелою.

Сказав это, Киприда скрылась в сумерках наступавшего вечера, так как ей почему-то был неприятен вид обнимавших друг друга Номии с Дафнисом.

Эрот не спеша достал из колчана несколько стрел, выбрал из них ту, что свинцовым своим острием отвращала любовь, наложил на тетиву и, целясь, начал натягивать лук… Послышался свист, и стрела ударила в сердце волнистокудрого отрока.

— Почему ты вздрогнул? — спросила расположившаяся рядом с ним на плаще из овчины смуглая Номия, приподняв на локте свою миловидную головку с белыми помятыми цветами в слегка растрепавшихся черных волосах.

— Вероятно от холода. В воздухе повеяло сыростью, ночь близка, и в селении давно ожидают наших коз и овец.

— Мне кажется, еще рано… Впрочем, пойдем. Сегодня ты как будто недостаточно ласков со мною… Но если ты полюбишь другую, — добавила Номия, подымаясь на свои стройные загорелые ноги, — даже если ты станешь только заглядываться на кого-либо, кроме меня, — знай, я выколю тебе оба глаза и на миг не пожалею их синевы.

Собрав свое стадо, молча и медленно зашагал рядом с Номией, гнавшей овец, задумчивый Дафнис. В сердце отрока закралось сомнение, действительно ли он любит ту, которой только что клялся в любви…

С этих пор юный пастух стал стремиться, уединясь где-нибудь среди поросших кустарником скал, отдаваться мечтам. О чем — он и сам не сумел бы себе объяснить. Он чувствовал только, что не любит более Номии. Ночные смутные сны обещали ему какую-то новую, жуткую, но желанную любовь.

Предчувствие не замедлило сбыться.

Однажды, когда Дафнис, угнав своих коз подальше от поля, где паслись овцы Номии, сидел на нагретых солнцем утесах зеленеющей Этны и тихо играл на Пановой флейте, он увидел идущую к нему из лесу высокую девушку, одетую в городское пестрое платье и с дорожным посохом в правой руке.

— О, пастух, — обратилась к нему, приблизившись, путница, — скажи мне, не знаешь ли ты юного Дафниса, что пасет, говорят, своих коз на предгориях Этны. Если известно тебе, где он живет, покажи мне дорогу к нему. Давно уже ищу я его среди здешних скал и ущелий.

Дафнис смотрел на говорившую и не верил глазам. Эта величественная златокудрая дева с блестящими украшениями на голове и груди, огнецветном плаще и богатых пурпуровых сандалиях искала его.

— Кто бы ни была ты, — начал он, — богиня или смертная знатнорожденная дева, ты пошла верным путем. Дафнис, которого ищешь ты, — пред тобою. Другого с этим именем нет среди пастухов в наших краях. Скажи мне теперь, кто ты и почему искала меня?

— Имя мое Химера. Я — дочь царя Демоника, который правит в городе на морском берегу по ту сторону этой горы. Он получил недавно прорицание оракула, приказавшего ему, во избежание заразной болезни, грозящей стране, отправить дочь на поиски синеглазого Дафниса с тем, чтобы стать женою ему на том самом месте, где этот пастух пасет своих коз. Я вижу, юноша, что ты, — действительно, Дафнис, ибо, глаза у тебя блестящего темно-синего цвета, а потому я готова исполнить приказание бога.

И спокойным движением белой руки назвавшая себя Химерою дева стала отстегивать золотую пряжку огненно-красного плаща на своем покатом плече.

Дафнис продолжал глядеть ей в обрамленное золотом кудрей и подвесок лицо, с глазами цвета темной фиалки, и неожиданно вспомнил, что именно эти нечеловечески красивые черты чудились ему в ночной тишине, когда он лежал с закрытыми крепко глазами.

Шагнув навстречу Химере, Дафнис поцеловал ее в розово-алые губы и стал помогать немного смутившейся деве снимать сверкающее ожерелье с белой, ароматным елеем благоухающей шеи и украшенную цветными камнями диадему с мягкого золота волос…