Евгения Кострова - Калейдоскоп вечности (СИ)

— Странно, что птица, которая якобы приносит счастье, тесно связана с проклятым русским родом, от которого пошла вся эта грязь и смертоубийства, а бесконечные вопли обескровленного народа и по сей день расплачивается за деяния своих прародителей. Наверняка, соловей сопровождал эту арию смерти вместе с многотысячным населением, тонущим в мучениях и страданиях.

— Нехорошо с твоей стороны отчитывать меня подобным образом, — тихо вымолвила она, поднимаясь с колен и отряхивая зеленые юбки. — Пойдем домой?

Это было подло. Он не хотел ее отчитывать, наказывать или тем более выказывать свое недовольство, но злость вырывалась из гортани, прорываясь сквозь слова и звуки. В действительности, Фраусу было наплевать на события прошлого, которое остается прошлым. Ему неинтересны политические распри среди королевских отпрысков, заговоры или ненавистные плевки в сторону падших земель, скорее он презирал тех, кто угнетал бедных людей, которые сполна отплатили человечеству все долги. Да и было ли за что нужно отдавать этот долг? Он никогда не был предан своей родине и, тем более, никогда не считал себя патриотом, потому как дома или места, которое бы можно было бы так обозвать, у него никогда не было. Дея — его дом и родина, а других он не знал, да и если бы представилась такая незаурядная возможность, все равно не стал бы испытывать судьбу. Все его воспоминания строились на ощущениях жара, жажды, боли, усталости, невыносимой скуки, а смерть все не приходила, не пыталась забрать с собой, тогда как с удовольствием встречала на перекрестке множество других невинных душ, дружественно приглашая в свои объятия. А Дея стала его спасением, тросом, по которому получилось взобраться на самую высоту.

— Прости, — извиняющимся тоном выговорил он, — не хотел ничего такого сказать. Это вырвалось. Нет, — заколебался он, — я виноват. Невероятно виноват. Я совершенно не против птицы. Мне стыдно за свои слова, — он глубоко поклонился, и его черные волосы прикрыли его лицо, искаженное страхом. — Умоляю, прости меня, Дея, — колени его подкосились, и юноша уткнулся лицом в мягкую зеленую ткань, от которой исходил аромат лаванды, крепко охватив девушку руками, бесконечно вымаливая ее прощения судорожным голосом.

— Фраус, прекрати, — пыталась остановить его девушка, неспособная высвободиться из его сильных рук, но он только крепче прижал ее к себе. — За что мне на тебя злиться? Это же я виновата, что потратила все деньги. Это моя вина, что все так вышло, и ты теперь волочешься по земле. Вставай, ну же, — просила она ему, пытаясь поднять его на ноги, но он мотал головой, как маленький ребенок, не верящий взрослому.

Дея тяжело вздохнула, посмотрев на птицу, с интересом поглядывающую на этих двоих, и Дея, улыбнулась своему пернатому другу, опустившись на землю вместе с Фраусом, приподнимая кончиками пальцев его лицо, и заставляя его посмотреть ей в глаза, мягко трепля его шелковистые волосы.

— Прости меня, ты был прав. Я никудышная напарница, я обязательно исправлюсь, но если сейчас же не встанешь и не скажешь, что конфликта нет, обижусь по-настоящему, и тебе придется после каждой победы преподносить мне еще более дорогой трофей, — Дея говорила это в шутку, но по выражению лица Фрауса, она поняла, что тот принимал ее слова абсолютно серьезно.

— Ты не злишься? — отчаянно спрашивал он. И от тона, которым он это произнес, Деи захотелось смеяться. Она не удержалась, внутри колотилась неудержимая сила, перед которой не было преград. И она залилась веселым и звонким смехом, отчего в уголках глаз появились слезы, и она находиться в опасной близости от глубокой пропасти. Девушка прижалась ближе к юноше, крепко держась за его кожаный плащ, через который было отчетливо слышно биение его сердца. А если закрыться от всех остальных звуков мира, ослепить глаза, чтобы не был виден свет, мешающий разуму, то можно услышать мелодию и ее сердца, бившегося в точности так же, как и его.

— По-моему, мы идеально подходим друг другу, — все еще смеясь, констатировала она. — Оба безрассудные, — чуть более тихо произнесла Дея, чувствуя щекой, как ветер играет с ее курчавыми локонами, выбившимися из-под золотистого платка, а на сетчатку глаз падает яркий столбик света, освещая ее нежную кожу. И все же неподдельное, настоящее тепло и нежность исходили от его рук, обвивших ее фигуру в защитный непорочный круг.

— Позвольте выразиться мне немного точнее, — громогласно провозгласил запыхавшийся мальчик, на которого оба подняли удивленно головы, — вы идиоты. Я совершил самую страшную ошибку в своей жизни, когда решил присоединиться к вам, — продолжал декларировать он, параллельно отряхивая видимую только для него пыль с нового голубого сюртука с расшитыми золотом рукавами и бриллиантовыми пуговицами, из-под которого выглядывали острые края белоснежной накрахмаленной рубахи. — Вы два сапога пара, — одинаковы во всем, что в поступках, что и в рассуждениях. Мне всего двенадцать лет, — Самуэль стукнул себя в грудь, выплевывая фразу им в лицо, словно тем самым надеялся достучаться до их рациональности, — но я куда серьезнее.

— Надо уходить, — шепнула Дея, прислонившись щекой к щеке Фрауса, отчего по его шее поползло приятное внутреннее тепло, — он опять завел свою шарманку. Самуэль стоял долго в отдалении от них, и пусть хотел казаться старше своих юных лет, так и оставался милым ребенком и обиженно кричал об их несуразности на всю торговую улицу, привлекая к себе излишнее внимание, мстя за их злостное безразличие к его персоне. Но в этом тоже был особый плюс, давай кричи и призывай к потехе тех, кто так долго следил за ними. Дея украдкой из-под плеча Фрауса поглядывала в сторону людей, которые прекращали свои беседы и нехотя обращали на них взгляды. Увидеть на главной торговой площади полную команду претендентов на пост Великого Судьи, которые будут участвовать на ринге, и проливать свою кровь, те, кто превзошел человечество по умственной и физической силе, сверхъестественные создания, истинное достижение человеческой эволюции, идеальная форма сознания — неразумно, глупо и фантастично. Но нехотя они смотрели по той причине, что боялись стать зависимыми от их красоты, от идеологической зависимости, которую они будут приносить собой на каждый день Турнира. Дети отталкивали взрослых, проступая вперед, указывая на них пальцами и смотря такими восхищенными от умиления глазами, что их можно было сравнить с сиянием падающих звезд. Солнце отражалось в каштановых волосах мальчика, который снимал с себя белую маску с красными камнями, издалека отсвечивающие, как брусничные ягоды винно-алым оттенком; в шоколадных глазах девочки, мерцающих медным блеском зари, во вздохах и учащенном пульсе, словно они увидели сказочных призраков, героев из обожаемых ими легенд. И там, сквозь толпу, проглядывались глаза тех, кто жаждал их обескровить. Дея заметила, как в близлежащих зданиях мелькнула высокая тень, прикрывающая огненно-красные локоны и бледное лицо, искаженное мрачной и опасной усмешкой, но приковал ее образ девушки по красоте сравнимой с ангельским ликом. Она стояла в тени, но полупрозрачная мгла не скрывала ее образ и, встретившись с ней взглядом, девушка не подумала отворачиваться или посылать таинственные и мистические жесты, смотрела так, как смотрит победитель — прямо и воинственно. И вместе с тем в ней было столько изящества, неуловимой величественности, что пронзают противника в самое сердце, лишают возможности сражаться за то, ради чего готов умереть. Белые волосы, затянутые золотой шнуровкой в высокий хвост спадали мягкой волной до середины спины, развиваясь в косых лучах полуденного солнца. Отблеск рубинового камня полыхнул огнем, и охристо-шафрановые крапинки праздничным хороводом пробежались по белоснежному платью с золотыми обручами на ключице, идеально обрисовывающее все достоинства женского тела, когда незнакомая девушка последовала за своим предшественником вглубь тесного переулка между высокими домами, оставляя Дею со своими мыслями. А еще Дея почувствовала, как по спине между позвонков пробежал холодок, чей-то взор сфокусировался на ее затылке, и девушку инстинктивно оглянулась, рассмотрев серебряный шарик, волчком кружащий в воздухе и мгновенно потускневший и упавший под ноги людям.