Евгения Кострова - Калейдоскоп вечности (СИ)

В пустоте, борясь со своей натурой, детская ладошка тяжело ударила по стеклянной завесе, отчего по высокой стене пробежала рябь, вдалеке слышался грохот разбивающихся о морские волны скал, падающих с сокрушительной быстротой вниз, и по лодыжкам ног прошелся морозный ветер, являющийся доказательством того, что за осязаемым препятствием было пространство. Он вновь ударил по стене, на этот раз сильнее, но взамен не последовало ничего кроме вибрирующего звука глухого эхо. За этой стеной было его солнце, раскаляющий дотла жар. Тело горело, а там внутри солнечный свет, опускающий свои косые лучи на льдинисто-голубую поверхность бесконечного океана, там ветер, свистящий в дымчатых облаках цвета пахты, там за преградой свобода. Незримая основа плавилась под его кожей, и пальцы как магма разъедали аморфную структуру вещества. В его глазах появилась решимость, и вторая рука кулаком пробила брешь в стене, рассыпая кристальные частицы в черном просторе, отчего на костяшках пальцев появились багряные раны и ссадины с застрявшими кусочками стекла, средние фаланги пальцев хрустнули. От напряжения зубы до крови прикусили нижнюю губу, а пальцы крепко ухватились за острые и неровные края, намереваясь раздвинуть проделанную дыру, ни капли не заботясь о том, что кровь ручьями текла вдоль локтей и уже забегая за спину. Разрезая кожу, суставы, конечности, маленький мальчик с дикими горящими от желания глазами прорывался сквозь барьер, и когда послышался заветный треск от той небольшой пробоины, что он смог создать, из ее недр вместо света потекла темнота, куда более черная, нежели та, в коей он находился. Она затопляла собою пространство, подступая к коленям, бедрам груди, проникая под кожу, впитываясь в естество, а когда подошла ко рту, страх и ужас, заполнявший его до того окаменевшее от неожиданности тело переломил все разумное, и он разинул его в безвольном крике, пропуская внутрь себя жидкий и кипящий мрак. Разбив грань между двумя сторонами своей души, он открыл проход своей темной натуре.

Стеклянные обломки, выпирающие из тела, растворялись, становясь ядовитыми испарениями. Кожа покрывалась гнойными миазмами, глаза меняли цвет, окрашиваясь то в ночь, то в день, обретая серебристый свет небесных звезд. И дыхание стало отголоском сотни мертвых голосов.

Блуждала его тонкая фигура по извилистым коридорам, искореженные, как ветви старого дерева руки пачкали и марали белые стены густым красным. Безупречный алый цвет роз, каскадными лозами свисающих с кирпичных крыш, окутала порочная и лукавая иллюзия, и колорит лепестков стал черным. Цветочный аромат увял, ростки завяли и иссохли до такой степени, что легкое дуновение ночного бриза рассеяло растение, сравняв его с песочной пылью. Его ноги хлюпали, оставляя за собой шлейф из зловонной липкой жидкости, сгорбившаяся спина и раскачивающееся из стороны в сторону тело, вытянутая полоска крови, свисающей с побелевших губ — оживленное существо с потерявшимся в страстях и плотских желаниях, похоти и жестокости разум. В серебристых узких зрачках его глаз отразилась женщина, одна из тех, кто присутствовал при осмотре его бренного тела, и чей аромат манил его с первого вздоха его нового существа. Золотые локоны волнистого водопада сияли в отсветах изумрудной луны, кожа с персиковым и румяным отливом на щеках была нежной и мягкой, как самые легкие и воздушные ткани, глубина голубых глаз навевала воспоминания о дрейфующих кораблях, прорезающих сверкающие морские волны. Невинная зрелость, утопающая в красоте и благородстве. Его длинные и острые когти, напоминающие искусно выкованные клинки, поднялись на уровень глаз, и лицезря безупречные лезвия, мальчик улыбнулся. Колкие иглы, с помощью которых он воссоздаст истинный мрак и тьму, и начнет он претворять свою идею со смерти. Пусть живые почувствуют, каково это — умирать от отчаянного желания жить.

Вдыхая в себя приторно-сладкий кислород, он не чуял страха или неуверенности в этой женщине. Он видел игру света в ее небесных глазах, когда она с улыбкой прощалась со своими коллегами, мыслями спеша за ними. Ее губы растянулись в мечтательной улыбке влюбленной девушки, когда она неторопливо набирала на электронной двери код, пальцы почти что танцевали на клавиатурной серебряной панели. Этой ночью она хотела признаться в любви, незагрязненной, светлой и чистой, как не сегодня, когда удача сопутствует всему миру, начиная новый этап Турнира. Она думала об искрах рыжих и буйных костров, что будут улетать в ночное небо, растворяясь с потоком жизни, о больших и красочных веерах с рюшами и украшениями, которые будут поднимать танцовщицы в кружевном сплетении традиционных плясок, о льняной черной тунике с поясом из драгоценных изумрудных камней, что мягко прильнет к ее коже, о веселье и смехе, что окутают каждого. Она воображала, как прильнет к груди любимого человека, вдыхая его кофейный аромат и чувствовать сильные руки на своих плечах, взгляд, что будет блуждать по ее лицу, пальцы, что будут мягко проводить по ее щекам и губам, о мимолетной неуверенности, что растает с первым прикосновением. Она была полна надежд, веры и любви — прекрасный цветок, которому легко можно было причинить невыносимую боль.

Тяжелые металлические двери стали закрываться с привычным режущим шестеренки звуком, и когда осталась посреди небольшая, еле заметная промежность, щель, диаметром в сантиметр, девушка остановилась. Светло-карие брови сконфуженно сошлись на переносице, улыбка сошла с лица, и холод пробил каждую ее конечность. Она опустила взгляд вниз, непонимающе глядя на пробивший ее грудь клинок. Но это был не клинок, а коготь, да и об этом думать она уже не могла. Кровь заполнила ее горло. Ей хотелось бы, чтобы последней ее мыслью был тот, кому она так и не успела прошептать на ухо заветные и искренние слова, кому смогла бы доверить свою жизнь, потому что знала, что подле него всегда тепло и хорошо. Рядом с ним ей не страшно и не больно, не холодно и не тоскливо, с ним, ей никогда не нужно было подбирать правильные слова или притворно изображать дружелюбную улыбку, скрывать отчаяние или ревность. Как жаль, что она уже не сможет увидеть его, что пришлось так долго ждать судьбоносного дня, прежде чем открыться. Она упала на колени, а затем распласталась на полу, смотря невидящим взором, как текущая изо рта струя горячей крови растекается по плитам. Двери, что закрывались, стали открываться — и она подумала о том, что будет дальше. Затем она бы стала всем и ничем, она стала бы воздухом и ночью, лепестком и горящей свечой, мечтой и страстью, дорожной пылью и сильной волной, она смогла бы вернуться в лоно бытия. Но прежде она предстала перед зеркальной стеной, и, коснувшись ровной глади своего отражения, увидела на своих устах злую и порочную улыбку своей противоположной стороны души и сердца, что незримым призраком всегда была рядом с нею.