Криптонов Василий - По ту сторону Алой Реки

— Заткнись и кусай! — Сардат сунул ей под нос запястье. — Быстро! Ну!

Рамокс качал головой:

— Командир, ты бы хоть предупреждал, что за гости у нас…

— Не нравится — иди поплачь, — огрызнулся Сардат. — Пей, тебе говорю! А ты, — он посмотрел в глаза Левмира. — Оттолкни меня, когда совсем плохо будет. Нас здесь трое осталось. Так ведь?

— Трое, — кивнул Рамокс. — Да и мне все равно как-то погано… Отчего б не покормить милашку напоследок?

И боролась с собой, понимая бессмысленность борьбы. Застонав, вонзила в руку клыки. Сардат вздрогнул, но не сдвинулся с места. Сладкая дымка заполнила сознание. Исчез мир, осталась лишь невероятная, непостижимая сладость, и страх. Больше, чем жизнь, больше, чем смерть, и гораздо сильнее, чем любовь. Теперь он понимал, что имела в виду И: «Еще чего! Чтоб вообще за мной хвостом ходил?» О да, он пойдет за ней хвостом, куда угодно!

Удар привел его в чувство, разрушил сладкую грезу. Сардат открыл глаза и увидел Левмира, к шее которого приникла И. Хотел возмутиться, но обнаружил, до какой степени слаб. Голова кружилась, руки и ноги отказывались слушаться.

Лицо Левмира стремительно бледнело, под глазами появились круги. Губы приоткрылись… И оттолкнула его сама.

— Я не могу! — закричала девочка.

— Рамокс! — бросил Сардат.

Рамокс шагнул к И.

— Давай, маленькая. Делай, что нужно.

Клыки впились в предплечье. Рамокс мужественно держался, скрипя зубами. Судя по лицу, ему укус И не принес ничего, кроме боли. Наконец, она отстранилась. Сардат перевел дух, увидев, как глаза девочки возвращают естественный цвет. Она начала дышать — громко, тяжело, с всхлипываниями. Подползла к Левмиру, и тот положил окровавленную руку ей на голову, успокаивая, лаская.

— Хм, командир, а у меня рана затянулась, — удивился Рамокс, осматривая бок.

— Да ты что?

— Ага. Вот они, оказывается, чего умеют.

Сардат поглядел на свои раны. Всерьез его никто не зацепил — так, царапины глубокие. Но кровоточить перестали, да и выглядели, будто им дня три.

— И на том спасибо, — пробормотал Сардат, поднимаясь на ватных ногах.

Обошел поле боя. Пятеро вампиров лежали несожженными, и Сардат жестом подозвал Рамокса. Кряхтя, они принялись носить тела к огню. Проходя мимо одного из трупов, Сардат заметил движение.

— Погоди, — сказал Рамоксу и положил вампира.

Токсар, печальный вестник из рудничьего поселка, был еще жив. С разорванным горлом, распоротым животом он продолжал хрипло дышать. В левой руке кирка, испачканная кровью. Безумные глаза смотрят в небо. Сардат нагнулся над ним, и Токсар его узнал.

— Свободны? — выдохнули посиневшие губы. — Свободны?

— Свободны! — кивнул Сардат.

Губы изогнулись, пытаясь улыбнуться. Правая рука, сжатая в кулак, дрожала, и Сардат понял, что нужно сделать. Согнул в локте руку Токсара, положил кулак на грудь. Улыбка, наконец, удалась.

— Свободны! — шепнул Токсар и перестал дышать.

Под покровом ночи Арека выскользнула из крепости и направилась к баракам. Теплый весенний воздух ласкал кожу, на ясном небе горели далекие звезды. Но почему же так темно? Арека остановилась, задрав голову, и возглас сорвался с губ. Диск луны, обычно озарявший двор серебряным светом, заволокло красной пеленой. Багровый круг на черном небе — будто глаз вампира, обезумевшего от жажды. Никогда в жизни Арека не видела подобного.

В раскрытых окнах барака трепетал свет. Люди целыми днями пропадали на полях, вручную пахали, тут же сеяли. Возвращались глубокой ночью — те, что возвращались. Сейчас, должно быть, сидели, на сотый раз пережевывая жалкие крохи хлеба.

Подойдя к окну, Арека тихо позвала служанку по имени. Тут же показалась седая голова. Арека закусила губу, взглянув Акре в лицо. Глаза глубоко запали, кожа плотно обтягивала череп, губы растрескались.

— Здравствуйте, госпожа. — Голос остался прежним.

— Вот, возьми! — Арека протянула сверток.

— Спасибо, госпожа. Я сейчас.

Акра исчезла — понесла еду детям. Помимо хлеба, в свертке было немного вареного мяса — то, что Арека сумела спрятать за ужином. Ни за что не осмелилась бы она сказать Акре, что кладовые стремительно пустеют. Арека, которой всегда доставалось самое лучшее, давно заметила, как оскудело ежедневное меню. Оскудело и измельчало.

Вернулась Акра. Арека вдруг поняла, что не знает, зачем ждала служанку. Раскрыв рот, сказала, не думая:

— Вернись, Акра.

— Что вы говорите? — прошептала та.

— Вернись ко мне. Тебе незачем сидеть в бараке. Тебе нужно поесть, поспать в хорошей постели.

Акра покачала головой.

— Нет, госпожа. Мое место здесь — и нигде больше.

— Но почему? — Арека всхлипнула.

В глазах Акры забрезжила жалость. Месяц назад Арека оскорбилась бы, наорала на служанку, но сейчас… Сейчас ей хотелось, чтобы Акра ее обняла.

— Подождите, я выйду.

Арека прислонилась к стене. Кулаком яростно размазала слезы по лицу. Там, в бараке, тоже кто-то плакал. Больше не слышно ничего, кроме тяжелого дыхания. Люди берегли силы.

Скрипнула дверь, раздались торопливые шаги. Вот Акра стоит рядом, смотрит на луну.

— Недобрый знак, — вздохнула женщина. — Где-то пролилась кровь.

Арека смотрела лишь на Акру. Теперь она казалась еще более изможденной, чем через окно. Легкий ветерок пошатывал ее.

— Что вас тревожит, госпожа? — мягко спросила Акра. Она смотрела девушке в глаза.

Арека потупилась.

— Какая я тебе госпожа…

— Избалованная, — сказала Акра. — Самовлюбленная. Очень глупая и очень несчастная. Одинокая.

Арека дрожала. Слез не сдержать — потоки хлынули из глаз. Почему, почему она терпит эти слова? Почему не ударит по лицу служанку? Неужели ласковый голос тому виной? Или просто говорит она правду.

— Я ненавижу ее, — простонала Арека. — Ничего не могу с собой поделать, Акра. Каждый день захожу в ту комнату, смотрю на портрет — и ненавижу! Ее волосы, глаза, ее улыбку, ее платье… И стихи еще эти, дурацкие!

— Да что же такого сделала вам эта малышка? — Акра коснулась пальцами волос Ареки и, не встретив сопротивления, погладила.

— Я любила одного человека. И сейчас его люблю. А он… Он хотел быть только с ней. Знал ведь, что она вампир, и все равно… Так же, как эти… Как я теперь… Наверняка она каждый день пила у него кровь, а он и радовался! Но даже теперь я выбежала бы ему навстречу, обняла бы его и никогда не отпускала. Хотя господин заполнил мое сердце и душу — там все равно еще много места для него. А он… Он не нашел для меня даже вот столечко места. Все отдал ей!

Акра обняла плачущую девушку, и та обхватила ее руками.

— Бедный ты ребенок, — вздохнула служанка. — Ешь досыта, а несчастнее тех, кто от голода шевельнуться не может.