Криптонов Василий - По ту сторону Алой Реки

— Это она все сделала!

— Это ненависть твоя с тобой делает. Ненавистью полон твой господин, и в тебя она льется — с каждым укусом. Борись, глупышка. Сражайся с ненавистью, пока она тебя не испепелила.

Акра запела песню-молитву об Алой Реке. Тихо, темно. Только робкий свет из окошка, только багровая луна, да плавные покачивания в такт мелодии. Слушая знакомые слова, Арека успокоилась. Не хотелось размыкать объятий. Откуда же в этом тщедушном теле столько доброты? И к кому — к Ареке, которая ей слова доброго никогда не сказала!

— Может, уже испепелила, — прошептала Арека.

— Я в это не верю, госпожа. Вы сильны. Боритесь, и рано или поздно счастье вам улыбнется. Всем нам — улыбнется.

В тяжелое забытье просочилось журчание реки. Вода омывала правую ладонь — ласково, мягко. Чья-то рука, еще более нежная, гладила лицо Левмира. Потом зазвучал тонкий грустный голос:

Голос убаюкивал, но засыпали только боль и страх. К Левмиру возвращалось сознание. Дрогнули, приподнялись веки. Рассеянный взгляд блуждал по голубому небу, но вот в поле зрения попал серебряный локон. Левмир шевельнулся.

Он лежал головой на коленях И. Девочка покачивалась в такт песне, глаза закрыты, по щекам бегут слезы, а на губах — грустная улыбка. Тихо-тихо лилась песня:

— Жива, — шепнул Левмир.

— Потому что ты жив, — отозвалась И, не открывая глаз. — Послушай, как журчит река. Совсем как ручеек на той полянке, правда?

— На той полянке ты забрала мою жизнь, а взамен дала другую. Ту, где мы вместе.

И глубоко вдохнула. Левмир ощутил дрожь ее тела.

— Прости. — Слово вырвалось с рыданием.

— За что?

— Нужно было спасти твоих родителей. Сказать сразу, увести вас прочь. Прости меня! Я такая была глупая. Хотела, чтобы ты был у меня — и только.

Подняв левую руку, Левмир коснулся лица И, вытер слезинку — одну из многих.

— Их унесла Река, — твердо сказал он. — Я не стану прощать тебя за то, в чем ты не виновата. За то, что ты есть, я буду благодарен тебе вечно.

Наклонившись, И дотронулась губами до его лица. Левмир обнял ее тонкую талию. Даже спустя столько времени трудно поверить, что И можно коснуться, что она всегда будет рядом, и чувствует то же самое.

— Где все? — спросил Левмир, когда поцелуй завершился.

— Никого не осталось. Только Сардат и Россак. Пошли догонять своих. Сардат обещал привести лошадей, но… Мне кажется, он не вернется. Мы должны идти, Левмир. Ты слишком слаб. Надо раздобыть какой-нибудь еды. Может, ты сумеешь подстрелить кролика? Или я попробую.

Вдруг И рассмеялась. Левмир с улыбкой смотрел на ее заплаканное лицо.

— Какая глупость! — воскликнула. — Хотели заработать лошадей, набрать припасов на дорогу… А теперь сидим тут… Ни с чем. Как мы дойдем, если уже сейчас без сил? Я боюсь.

Последнюю фразу сказала серьезно, смех как рукой сняло.

— Сначала дело — потом страх, — ответил Левмир. — Это мне сказал Санат, давным-давно.

— Санат! — фыркнула И. — Нашел, кого слушать.

— Он прав, И. Для страха будет время потом. Помоги мне встать.

Ноги держали. Первый шаг дался тяжело, Левмир взмахнул руками, удерживая равновесие. И подставила плечо.

— Опирайся, — велела. — Я сильная, не бойся.

В этом месте река была совсем мелкой. Медленно шагая по колено в воде, они перебрались на другой берег. Левмир с тоской смотрел на пришедшие в негодность ботинки, которые, к тому же, стали малыми. Потом взгляд переместился на потертое кожаное одеяние И.

— Когда-нибудь ты снова наденешь красивое платье, и мы будем танцевать под луной, — сказал Левмир.

Девочка улыбнулась.

— А ты наденешь фрак!

— Ни за что! — воскликнул Левмир.

— О-бя-за-тель-но! — пропела И, пихая Левмира плечом. Тот в долгу не остался.

Смеялись и толкались, будто оставив за рекой все темное и страшное, что было. Будто впереди не тянулась унылая степь, а вдали не маячили высокие горы. На плече у девочки болтался мешок, который они сделали из шкуры медведя, внутри побрякивали ложки в котелке. Левмир пытался забрать мешок, но И, смеясь, убегала.

— Самострел свой неси! — крикнула. — Да гляди по сторонам. Пока не пообедаешь, мешка не получишь.

— Надо было рыбы наловить, у реки же сидели! — воскликнул Левмир.

— Поздно, ушли уже! — От реки успели отойти на десяток саженей, но девочка не собиралась возвращаться. — Мы наконец-то начинаем путь. Что ж, с возвращения начинать?

Левмир не хотел спорить и не стал. Сжав самострел, внимательно смотрел на траву, в небо. В колчане за спиной постукивали при ходьбе стрелы. Левмир понял, что их собрала И. Сколько же времени он был без сознания? Девочка ходила среди трупов, подбирая его стрелы. Оттащила его к реке… Или это Сардат постарался?

Проходя мимо опушки леса, Левмир заметил движение. Стрела сорвалась с тетивы, прежде чем вмешался разум. Взмахнула крыльями и упала большая птица.

— Ура! — подпрыгнула И. — Пойду деревяшек поищу, а ты пока перья дергай.

Упорхнула в лес, напевая, радуясь, что живет.

Солнце миновало зенит, когда подобие супа подоспело. Левмир, обжигаясь, глотал несоленое мясо, И больше расковыривала, делая вид, что ест. Молчали. Левмир вспоминал недели, прожитые в поселке. Вспоминал Сардата и его мать. Людей, с которыми пусть недолго, но все же трудился бок о бок. Успел-таки привыкнуть, хоть и зарекался сходиться с людьми. В памяти взрывались страшные картины минувшей ночи. Горящие дома и люди, кровь, хлещущая из разорванных артерий, катящиеся по земле головы…

— Не мы ведь принесли им все это? — прошептал Левмир, замерев с ложкой над котелком.

— Мы, — сказала И. — Кто же еще?

— Они все равно бы дрались, если бы не мы.

— Может быть. А может, пошли бы с теми, другими. Ты научил их убивать вампиров, ты дал им надежду, с которой они шли в бой. Я рассказала, что их ждет в городе.

Левмир положил ложку. В животе урчало, голова кружилась, да и аппетита большого не было. Как после донации.

— Ты так легко это приняла…

— Очень легко, — согласилась И. — Это ведь не я, а кто-то другой там, на пепелище, землю зубами грыз, выл так, что луна покраснела. Не я стрелу у горла держала, смерть звала, да бессмертие проклинала. Не я, другая!

Губы дрожали, руки тряслись, ложка выпала.

— Не я у Реки спрашивала, почему людям одни страдания от меня! — Уже кричала, глаза снова брызнули слезами. — Не я трупы кровью своей поливала, не я молилась, чтоб проснуться!