Александр Карпов - Необыкновенные приключения капитана Шпарина.

— Ушла. К этому… — Шпарин печально кивая, подбросил в жаровню дровишек. Взметнулось высокое пламя.

— Отделай этого Лихоркина. Чтоб осознал… Поговори по душам. Ты умеешь. А жену верни! Тылы должны быть крепкими. Понял?

— Есть!

— Любишь?

— Кого?

— Не меня же. Жену.

— Не прощу.

— Тогда разговор с эскулапом отставить. Еще убьёшь. Сорвешь задание. Чёрт с ней, с женой. Найдешь другую. У тебя их было… с теми, заграничными, три, кажется?

— Три, — согласился Шпарин.

«Может и четыре… Но не будем возражать начальству».

— Понял?

— Есть!

— Молодец. В понедельник в Департамент.

— Есть!

— Молодец! Что пьешь?

— Что и все.

— Ну, все не только водку пьют. Лейтена-ант! — крикнул Древака. — Рысачка, блин!.. Топчется у машины… Портфель мой сюда неси!

Калитка не лязгнула. Послышался стук каблуков.

— Уши навострил! — полковник заколыхал животом. — А!?..

На свет костра вышла высокая девушка в чёрном брючном костюме. В жёлтых ботинках. Светлое каре волос. Крючковатый нос. Руки она держала в карманах брюк.

«Ну и дылда».

— Представляю: лейтенант Ирэн Шмяк.

— Как?

— Шмяк, — ледяным тоном произнесла девушка, протягивая руку. — Ирэн. Что вас так удивило?

«Нескладная какая… А личико, личико?.. Не повезло бабе. А попа ничего».

— Агент Рысачка. Будете работать вместе. Она поедет первой. И там тебя встретит. Знакомьтесь. Где порфель, Ирэн?

— Не расслышала, Ферапонт Максимович.

— Ладно, сам схожу.

— Михаил Иванович, — представился Шпарин.

— Наслышана.

— Предупреждаю сразу — никакого сексу, — сказал Шпарин.

— Вы очень самоуверенны, Михаил!

«На что эта мымра намекает?».

— Как вы сказали?

— Как слышал!

Вернулся Древака с толстым мятым портфелем.

— Познакомились? Приставал?

— Приставал, господин полковник.

«Ну и стерва!»

— Он у нас невменяемый, — сказал Древака. — На эти дела. Идем к столу.

В беседке Древака расстегнул мятый портфель и выставил бутылку коньяка.

— Ого! — Шпарин поднес коньяк к лицу. — Галльский… «Наполеончик»… Выдержка пятнадцать годков. Не хило.

— Пообщаемся в неформальной обстановке. Времени нет на притирку. В обрез времени. Я думаю, сработаетесь.

— Я тоже думаю, — нехотя сказал Шпарин. — Раз времени в обрез, в процессе… притрёмся.

«Повезло, блин, как повезло!».

— Какие у вас низменные мысли, — язвительно проронила «дылда». — Но мечтать не запретишь.

«Не дай во сне увидеть — не проснусь!».

— На вас мечт нету, — отрезал Шпарин. — И в моих кошмарах не выглядываете.

— Правда?

«Да заткнись ты уже!».

— Но-но, — сказал Древака. — Прекратите. Ты, Миша, поосторожней. Она девушка с характером.

— Других не держим, Ферапонт Максимович?

— А зачем они нам, другие?

На лужайке посветлело. В жаровне весело скакало пламя, бросая сполохи на лица гостей.

Древака снял куртку и бросил на скамейку. На свитере, на плечах ремни, под мышками желтели кобуры с тёмными рукоятками пистолетов.

Затиликал телефон.

— Слушаю, — Древака посмотрел на Шпарина и быстро-быстро пошел к бассейну. — Что, что?.. Повтори…

«Не нравится они мне. Лица напряжённые. Особенно у «Рысачки». Полковник все с порога выложил… И у «дылды» пистолет под пиджачком…».

— Сам не дожмёшь?.. Ясно. Еду.

Древака выключил телефон, сунул в карман и вернулся в беседку.

— Я поехал, — Древака одел куртку. — Дела, Миша, дела. Ирэн останется, скрасит вечерок. Ирэн скучать не даст… С ней не заскучаешь.

Рысачка поднялась.

— Я тоже поеду.

«Слава те, господи…»

— В понедельник в Департамент. К девяти нуль-нуль. Да-а… — полковник остановился. — Там Ляхова арестовали. Коллеги из Департамента Безопасности. У тебя с ним дел… никаких?

— Выпивали пару раз.

— Ну нет, так нет…

— Скоро увидимся, Михаил.

«Пошла ты».

Лязгнула калитка. Завелся двигатель. Улица осветилась.

— Додоня! — заорал Шпарин. — Замотай ты её чем-нибудь.

— Пронесло. Всё. Этот, наверно, последний. Если их по три штуки, — Маралов заглянул в портфель забытый полковником. Сунул руку и извлёк ещё одну бутылку коньяка.

— Если по три.

— Тебе всё пофигу, — сказал Маралов. — Ты — пофигист.

— Фаталист.

— Продолжим?

— Продолжим.

— Я, кстати, еще и не начинал.

— Накатим. На посошок. Я, Сергей Николаич, в прострации. Раз-л-ливай, метродотель.

— Тогда уж сомелье.

— По водке ты специалист.

— Михал Иваныч, — сказал Додоня. — Давайте собираться, пока ещё кто не приехал.

— Успеем, — поднимая стакан, сказал Шпарин. — Успеем. На другой свет всегда успеем. Принеси-ка, повар, какую банку консервов. Рыбных. Сайры.

— Уложил в машину, Михал Иваныч. И карабин, и консервы, и вещи ваши… Термосок с чайком. С лимончиком. Матчасть в полном порядке.

— Собрался в общем?.. Хвалю.

— Нажретесь, господин капитан, и никуда не поедем.

— Поедем, Петя, ещё как поедем.

— Рак свистнет и поедем, — поддакнул Маралов. — С пестнями поедем. С ветерком. В даль темную.

— Что сам не кушаешь? Накормил, напоил, а сам… Покушай, Петя.

Додоня пошарил по одному из столбов, поддерживающих крышу. Раздался щелчок и под крышей вспыхнул яркий желтый плафон.

— А зебру жаль, — сказал Маралов. Экстрасенс без перерыва хлопнул два раза по полстакана и попробовал налить третий из пустой бутылки. — Красивый животный, грациозный. Неси еще водки.

— Сами несите. Куда в вас лезет, — Додоня схватил кусок мяса, хлеб, положил на серебряную тарелку и ушел в дом.

— Не слушается, — сказал Маралов. — Распустил. Вот к чему приводит твоё доброе сердце.

— А оно у меня такое доброе, такое доброе, — Шпарин привалился к плечу Маралова. — Прям раздувается от любви к людям-нечеловекам.

— И к животным, — сказал Маралов. — Ты их потребляешь во всех видах.

— А-а… — встрепенулся Шпарин. — Не зли меня, колдун. Я в печали. Невесты разбежались, жены ушли. Как жить без женской ласки?

— Не печалься, Миша. Щас какая-нибудь заскочит.

— Накаркаешь.

К полуночи коньяк был приговорен, доедена маленькая полосатая лошадка и спеты вполголоса все вспомненные песни на конскую тематику. В конце застолья Шпарин исполнил соло на скауз, ливерпульском диалекте, второй куплет из битловской «The fool on the hill». Маралов сдержано похлопал. Шпарин встал, поклонился и посвятил куплет Маралову. От признания вокальных данных Шпарин разошёлся и предложил исполнить дуэтом всю песню целиком, с припевом, в трагичном миноре, но Маралов предложение отклонил и, вспомнив ещё одну «лошадиную пестню», надтреснутым голосом затянул: «Ой мороз, мороз! Не морозь меня, моего коня…» и, забыв продолжение, во весь голос завопил: «Мы поедем, мы помчимся, на оленях утром ранним и отчаянно ворвемся прямо в…». В этом месте Шпарин закрыл Маралову рот ладонью и, подхватив под руку, повел к дому.