Эшли Дьюал - Смертельно безмолвна

— Я… — Оторопело выпрямляюсь и сглатываю. — Я случайно.

— На первый раз мы тебя простим.

Брат кивает, пытаясь выдавить улыбку, выходит у него так себе. Но мне все равно. Я непроизвольно усмехаюсь, встряхнув головой, и перевожу на Хэйдана довольный взгляд, испытывая в груди нечто теплое. Мне тут же становится легче.

— Я больше не буду, — торжественно обещаю я, поджав губы. — Правда.

— Отлично. Тогда идем?

Киваю, выбираюсь из машины, но никак не могу избавиться от тупой улыбки. Меня одолевают разные чувства, и только сейчас до меня доходит, как много у моего брата сил, и как отчаянно он умеет бороться с самим собой.

В коттедже Монфор играет музыка. Я удивленно вскидываю брови, бросаю рюкзак в коридоре и, сделав пару шагов в сторону гостиной, замечаю старый патефон на кофейном столике. Игла потрескивает, царапая черную пластинку, а Норин Монфор смахивает пыль с верхних полок книжного шкафа и непроизвольно двигает головой в такт. Поразительно.

— Здравствуйте, — говорю я, и женщина оборачивается, едва не полетев вниз со стула.

Норин смущенно поглаживает ладонями бедра и кивает.

— Привет.

— Вы танцевали, — подмечает Хэрри, широко распахнув глаза, а Норин отмахивается.

— Нет.

— Да.

— Да нет же.

— Танцевала, — настаивает Мэри-Линетт и залетает в гостиную с огромной картонной коробкой, заваленной древним хламом. — Мы решили устроить уборку и откопали старый патефон папы. Представляете? Даже остались его любимые пластинки.

— Это замечательно, — киваю я, поджав губы, — ваш отец слушал Луи Армстронга?

— Не слушал, а заслушивался.

Я подчаливаю к коробке и с интересом изучаю виниловые пластинки, среди которых и «Битлз», и «Роллинг Стоун», и даже Билли Холидей. Внутри вспыхивают и вздрагивают давно увядшие чувства, просыпаются давно утомленные эмоции.

— Хочешь, поставь Билли! — По-детски улыбаясь, шепчет Мэри-Линетт и плюхается в соседнее кресло, прижав к груди ноги. — Мама любила ее слушать. Помню, она прикажет в постель идти, а мы с сестрами притаимся на лестнице и глядим, как они с папой танцуют.

— Да, — Норин садится рядом с сестрой на подлокотник и проходит тыльной стороной ладони по вспотевшему лицу. — Наша мать была удивительной женщиной. А наш отец…

— Он знал, что мама ведьма с самого начала. И не сбежал.

— Даже бровью не повел. Может, решил, что ему повезло?

— Или просто потерял голову. Мама буквально разрушила его мир.

— А папа не расстроился. — Перехватывает разговор Норин. Они с сестрой дополняют друг друга, общаются с нами, но словно витают далеко в воспоминаниях. — Папа сильно ее любил, я имею в виду, любил по-настоящему. Не из-за красоты, не из-за ума, а потому что он не мог иначе, не мог . Может, это и не любовь была вовсе? А другое чувство, о котором нам ничего неизвестно. Ведь если это любовь — терять голову, а потом терять человека, то зачем она нам.

Верно?

— Да, ты права, Норин. Любовь приходит и уходит. Тут было что-то другое.

— Как называется ощущение, когда ты не представляешь жизни без человека?

— Одержимость , — сипло говорю я и замечаю, как Мэри-Линетт поджимает губы.

— Возможно, Мэтт. Одержимость — сила, которая тянет тебя к человеку, несмотря ни на что.

Ведь папа понимал, что ступает на опасную территорию.

— И ему не было страшно? — Почему-то спрашиваю я, сглотнув горечь, застрявшую в горле, и женщины одновременно поводят плечами.

— Я думаю, всем нам страшно, когда приходится принимать важные решения.

— Он был простым смертным?

— Да. — Норин дергает уголками губ. — Очень практичным, терпеливым и мудрым. Он с трудом привыкал к новым порядкам, к новой реальности. Но привык.

— Знаешь, — тянет младшая Монфор, прикоснувшись пальцами к губам, и улыбается, смотря мне прямо в глаза, — иногда стоит разрушить старое, чтобы построить новое.

Эдакое напутствие, которое пронзает мою грудину и врезается в легкие, заставляя на пару секунд очутиться в своих мыслях, где вертится лишь одно рыжеволосое создание, из-за которого мне все чаще хочется сойти с ума.

— Вам очень повезло, — неожиданно говорит Хэйдан, обхватив себя за плечи.

— Почему?

— У вас была семья.

— У тебя тоже есть семья.

Хэрри как-то странно морщит лоб, а я гляжу на него и растерянно замираю. Разве он так не считает? Не думает, что у него есть семья? Бессмыслица.

— Есть… есть какие-то новости от Джейсона? — Спешит сменить тему он. Монфор так устроены, что не станут копаться в тебе, если ты настроен негативно, а я позволяю себе на пару мгновений остаться в этом моменте и подумать: почему Хэрри так сказал? Что его не устраивает в наших отношениях? Неужели он действительно думает, что у него нет семьи.

— Джейсон собирается приехать завтра утром, — отвечает Норин, — он раздобыл нечто интересное про семью Роттер. Пусть лучше сам расскажет.

— Да, кстати. — Я вырываюсь из ступора и только сейчас понимаю, что не рассказал о самом главном событии, разделившем мой день на «до» и «после». — Ари.

— Ари?

— Да. Она сегодня приходила в школу и читала некролог про Барнетта.

— Ариадна была на занятиях? — Растерянно переспрашивает Мэри-Линетт и встает на ноги так быстро, что я неуклюже покачиваюсь назад. — Мэтт, ты должен сразу о таком нам рассказывать. Тебе так не кажется?

— Мы разговаривали, вот у меня из головы и вылетело. Да и не было ее на занятиях.

— Она прогуливала?

Норин спрашивает об этом так недовольно и эмоционально, что я усмехаюсь. Это же нелепо. Ариадна вполне могла сегодня нас превратить в призрачные субстанции, а ее тетя беспокоится о том, что она пропускает уроки. Поистине странные женщины.

— Нет, не прогуливала, — закатив глаза, ворчу я, — занятий вообще не было.

— И почему?

— Потому что у нас директора убили.

— Ах, да, — она устало взмахивает ладонь, — точно.

— И что Ари делала? — Налетает на меня с другой стороны Мэри-Линетт, став вдруг и старше, и серьезнее. Вот такие метаморфозы за пару секунд. — Что она тебе говорила? Как выглядела? У нее все в порядке?

— Когда мы с Бет вышли из актового зала, Ари сидела над поваленным Мэттом. — Тут же сдает меня Хэрри, и я пускаю в него острый взгляд. — Она его о стену швырнула.

— Вот так.

— Да. А потом ее руки покрылись красными искрами.

— Она хотела вас убить? — Рабочим тоном интересуется Норин, и я ступаю вперед.

— Нет, не хотела.

— Не нас, — исправляет Хэрри, задумчиво наклонив голову, — а Бетани. Только ее.

— Это из-за ее отца, шерифа, — догадывается Мэри-Линетт, сведя перед собой руки.

— Что еще вы узнали? Что она тебе рассказывала, Мэтт? Вы говорили?

Я покачиваю головой и сжимаю в пальцах переносицу, пытаясь вновь вспомнить то, как она петляла вокруг меня, будто акула, и ухмылялась, будто демон.