Стивен Эриксон - Дом Цепей (litres)

Невыносимо даже думать об этом.

Перед ним открылась поляна, кольцо деревьев, чьи холодные нечеловеческие глаза смотрели вниз, на маленькую потрёпанную палатку и свернувшуюся в нескольких шагах от неё, перед выложенным камнями очагом, молодую женщину.

Когда маг подошёл, она даже не подняла взгляд.

— Интересно, Л’орик, как отличить культ убийц Бидитала от культа убийц Корболо Дома? Лагерь сейчас переполнен — я рада, что прячусь здесь, и, в свою очередь, замечаю, что жалею тебя. Сегодня хоть ты поговорил с ней?

Чародей со вздохом уселся напротив неё, снял наплечный мешок и достал оттуда еду.

— Поговорил.

— И?

— Её одолевает беспокойство… о надвигающемся сражении…

— Моя мать не спрашивала обо мне, — с лёгкой улыбкой оборвала его Фелисин.

Л’орик отвёл взгляд.

— Нет, — шёпотом признал он.

— Значит, она знает. И рассуждает так же, как я, — Бидитал близок к разоблачению заговорщиков. В конце концов, им нужно, чтобы он либо присоединился к ним, либо согласился остаться в стороне. Вот правда, которая не меняется. И ночь, ночь предательства, близка. Поэтому матери нужно, чтобы он сыграл свою роль.

— Фелисин, я в этом не уверен… — начал Л’орик, но умолк.

Вот только она поняла — и её ужасная улыбка стала шире.

— А значит, богиня Вихря похитила любовь из её сердца. Что ж, она долго была в осаде. В любом случае она не истинная мать мне — это присвоенный титул, который забавлял её…

— Неправда, Фелисин. Ша’ик видела твоё бедственное положение…

— Я была первой, кто увидел её, когда она вернулась после Возрождения. Случайно, в тот день я должна была собирать хен’бару. Ша’ик никогда не замечала меня — да и с чего? В конце концов, я была одной из тысячи детей-сирот. Но потом она… возродилась.

— Вернулась к жизни, а ещё, возможно…

Фелисин рассмеялась:

— Ох, Л’орик, ты никогда не сдаёшься, да? Я знала, как и ты должен сейчас знать, — Ша’ик Возрождённая не та женщина, которой была Ша’ик Старшая.

— Девочка, это не слишком важно. Богиня Вихря выбрала её…

— Потому что Ша’ик Старшая умерла или была убита. Ты не видел правду, которую видела я, в лицах Леомана и Тоблакая. Я видела их неуверенность — они не знали, удастся ли хитрость. И она удалось, более или менее, настолько же для меня, насколько и для любого из них. Богиня Вихря выбрала её из необходимости, Л’орик.

— Я уже сказал, Фелисин, это неважно.

— Для тебя — возможно. Нет, ты не понимаешь. Я видела Ша’ик Старшую вблизи, однажды. Её взгляд скользнул по мне, и взгляд этот не видел никого, и в это мгновение я, пусть и ребёнок, поняла правду о ней. О ней и её богине.

Л’орик вслед за едой достал кувшин, откупорил его и поднял, чтобы смочить внезапно пересохшее горло.

— И в чём же была эта правда? — прошептал он и, боясь встретиться взглядом с Фелисин, глотнул неразбавленного вина.

— О, в том, что все мы, все и каждый, просто рабы. Инструменты, которыми она пользуется для достижения своих целей. А кроме этого, наши жизни для богини — ничто. Но в Ша’ик Возрождённой я увидела… думаю, нечто другое.

Краем глаза он заметил, как Фелисин пожала плечами.

— Однако, — продолжила девушка, — богиня слишком сильна. Её воля абсолютна. Яд, имя которому «безразличие»… и я хорошо знаю его вкус, Л’орик. Спроси любого сироту, сколько бы ему ни было сейчас лет, и он ответит то же самое. Мы все сосали тот же горький сосок.

Л’орик знал, что плачет, что по щекам текут слёзы, и он был не в силах сдержать их.

— И сейчас, Л’орик, — произнесла она спустя мгновение, — все мы раскрыты, рассекречены. Все мы здесь. Все мы — сироты. Подумай об этом. Бидитал, который лишился своего храма и всего своего культа. Геборик. Корболо Дом, который некогда стоял вровень с величайшими солдатами — со Скворцом и Колтейном. Фебрил — ты знал, что он убил собственных родителей? Тоблакай, который потерял свой народ. И все остальные, Л’орик, — мы были когда-то детьми Малазанской империи. И что мы сделали? Мы отвергли Императрицу ради безумной богини, которая мечтает лишь о разрушении, которая жаждет наполнить кровью море…

— А я, — тихо спросил он, — тоже сирота?

Ей не требовалось отвечать, они оба слышали правду в этих выстраданных словах.

Осрик…

— Остаётся только… Леоман Кистень.

Фелисин забрала из его рук вино.

— Ах, Леоман. Наш алмаз с изъяном. Интересно, сможет ли он спасти нас? Будет ли у него шанс? Из всех нас только он остался… нескованным. Несомненно, богиня претендует на него, но впустую — и ты это знаешь, верно?

Л’орик кивнул и вытер глаза.

— Я надеюсь, что смог подвести к этой мысли Ша’ик.

— Значит, теперь она знает, что Леоман — наша последняя надежда?

Он прерывисто вздохнул:

— Думаю, да.

Оба умолкли. Пришла ночь, от костра остались лишь угли, и на поляну лился только звёздный свет.

Казалось, глаза камня медленно оживают и весь полукруг пристально смотрит на двоих людей. С алчным вниманием, голодным блеском. Л’орик вскинул голову. Он посмотрел на призрачные лица, затем на две фигуры тоблакаев и, дрожа, заново устроился на земле.

Фелисин тихо рассмеялась:

— Да, жутковато, верно?

Л’орик хмыкнул:

— Есть тайна в творениях Тоблакая. Эти лица — они т’лан имассы. Однако…

— Он думал, что они — его боги, да. Так сказал мне однажды Леоман, из облака дыма дурханга. Потом приказал ничего не говорить Тоблакаю.

Она снова рассмеялась, теперь громче:

— Как будто я бы сказала. Редкая глупость — встать между Тоблакаем и его богами.

— В этом простом воине нет ничего простого, — пробормотал Л’орик.

— Как и ты не просто Высший маг, — сказала она. — Знаешь, скоро тебе придётся действовать. Придётся выбирать. Промедли, и выбор будет сделан за тебя, к твоему сожалению.

— Я могу сказать то же и о тебе.

— Раз так, похоже, нам ещё многое предстоит обсудить этой ночью. Но сначала давай поедим — пока мы не опьянели от вина.

Ша’ик вздрогнула, отпрянула на шаг. Выдохнула сквозь зубы, встревоженно и болезненно. Вокруг жилища Геборика кружила туча защитных заклятий, взволнованно мерцавших от столкновения с ней.

Она чуть умерила свою ярость и низким голосом произнесла:

— Ты знаешь, кто пришёл к тебе, Геборик. Дай мне войти. Пренебреги мной, и я высвобожу гнев богини — здесь и сейчас.

Краткое молчание, затем:

— Входи.

Она шагнула вперёд. На мгновение почувствовала сопротивление, споткнулась и резко остановилась у полуразрушенного фундамента стены. Внезапное… отсутствие . Ужасное, разрывающее, будто ярчайший свет там, где мгновением раньше был непроницаемый мрак. Обездоленная… но свободная. Боги, свободная — свет…

— Призрачные Руки! — выдохнула она. — Что ты сделал?