Стивен Эриксон - Дом Цепей (litres)

Задуймайся он — и заключил бы с горечью, что своими движениями больше напоминает не кота, а обезьяну, вроде тех, из джунглей Дал-Хона. Внешне довольно неприятно, да, зато эффективно.

Он умерил шаг, когда достиг поляны Тоблакая. Слабый запах дыма, тусклые отблески умирающего огня, бормочущие голоса.

Геборик скользнул вбок, меж каменных деревьев, потом присел так, чтобы видеть сидевших у костра.

Слишком долгая одержимость собой, эти бесконечные попытки создать свой храм — сейчас они поразили его болезненной сутью, как попытка укрыться в гнезде. Он слишком долго не замечал внешний мир.

Полученным физическим дарам сопутствовало — с волной горькой ярости осознал он — множество тончайших изменений личности.

Он утратил внимательность.

И это, понял он, рассматривая две фигуры на поляне, позволило случиться страшному преступлению.

Она поправилась… хорошо, но недостаточно, чтобы скрыть правду о случившемся. Следует ли мне раскрыться? Нет. Ни один из них не предпринял ровным счётом ничего, чтобы изобличить Бидитала, иначе бы они здесь не прятались. А значит, они попытаются отговорить меня от того, что должно быть сделано.

Но я предупредил Бидитала. Я предупредил его, а он… поразвлёкся. Что ж, думаю, его веселье близится к концу.

Он медленно попятился.

Там, уже в глубокой тени, Геборик замешкался. Его инстинкты, прежние и новые, были в этом вопросе заодно. И те, и эти требовали крови. И нынешней же ночью. Немедленно. Но что-то от прежнего Геборика возвращалось. Он ещё не освоился с ролью Дестрианта. Более того, сам Трич был новым богом. И хотя Геборик не верил, что Бидитал удержал во владениях Тени какие-то позиции — уже нет, — его храм кому-то посвящён.

Нападение вовлечёт источники силы их обоих, и невозможно сказать, насколько быстро и неуправляемо будет развиваться стычка.

Лучше бы я остался прежним Гебориком. С руками, увитыми отатаралом, и непомерной силой неизвестного существа… Тогда я мог бы просто порвать его на куски.

Он понял, что на самом деле ничего не может сделать. Во всяком случае, не в эту ночь. Ему придётся ждать, искать возможность, момент растерянности. Но чтобы добиться этого, ему следует остаться скрытым, невидимым — Бидитал не должен узнать о его внезапном возвышении. Не должен узнать, что он стал Дестриантом Трича, нового бога войны.

Внезапно вернулся гнев, и Геборик с трудом сдержал его.

Мгновение спустя он вновь стал дышать медленно. Развернулся и направился назад по тропинке. Это потребует многих размышлений. Взвешенных мыслей. Будь ты проклят, Трич. Тебе был знаком облик тигра. Одари меня каким-нибудь из твоих коварных путей, путей охотника, убийцы…

Он добрался до начала тропинки и остановился, услышав слабый звук. Пение. Приглушённый детский голос, откуда-то из развалин одного из скромных домов. Безучастный к темноте, его взгляд поймал движение и уцепился за эту точку, пока зрение не различило очертания фигуры.

Девочка в лохмотьях, с палкой, которую она держала в обеих руках. С её пояса свешивался десяток мёртвых ризанов, привязанных за хвосты. Пока Геборик смотрел, девочка прыгнула и взмахнула палкой. Кого-то сбила и бросилась следом, подскочив, чтобы ухватить маленькое существо, корчившееся на земле. Мгновение спустя она подняла ризана. Резким движением свернула ему шею и привязала ещё одно тельце к поясу. Потом наклонилась и подобрала свою палку. И снова запела.

Геборик замешкался. Ему будет трудно незаметно пробраться мимо неё. Трудно, но возможно.

Вероятно, излишняя осторожность. Но всё же. Он держался теней, двигался, только когда она поворачивалась к нему спиной, и ни на миг не отрывал от неё взгляда.

Вскоре он миновал её.

Приближался рассвет, лагерь уже был готов проснуться. Геборик заторопился и, добравшись до своего шатра, скользнул внутрь.

Когда девочка рассудила, что старик наконец-то ушёл, она медленно обернулась. И перестала петь. Просто вглядывалась в сумрак.

— Смешной человек, — прошептала она наконец, — ты помнишь тьму?

До рассвета оставалась едва ли шестая часть колокола, когда Леоман и две сотни его пустынных воинов ударили по малазанскому лагерю. Пехотинцы на сторожевых заставах уже ждали смены, собираясь усталыми группами перед появлением солнца — изъян в дисциплине, который превратил их в лёгкую цель для лучников, подобравшихся пешими на тридцать шагов. Шёпот стрел, выпущенных разом, — и малазанские солдаты начали падать.

По меньшей мере половина из тридцати с лишним солдат не умерла сразу, и тишину ночи разорвали крики боли и страха. Лучники уже сменили оружие и, выхватив свои ножи-кеттры, бросились вперёд, чтобы добить часовых. Но не успели пробежать и десяток шагов, как мимо с грохотом промчались Леоман и его конные воины, спеша нанести удар в брешь.

Корабб Бхилан Тэну’алас скакал рядом с командиром, сжимая в правой руке полумеч-полутопор на длинном древке. Леоман был центром изогнутой линии атаки, прикрывая особую группу конников, от которой всё громче доносилось отчётливое жужжание. Корабб знал, что это за звук: его командир придумал собственный ответ на боеприпасы морантов — пары глиняных шаров, заполненных маслом и соединённых тонкой цепочкой. Их зажигали, как лампы, потом раскручивали и бросали на манер боло.

Пустынные воины были уже среди огромных фургонов с припасами, и Корабб услышал, как полетел первый из этих боло, раздался звук, за которым последовал свистящий рёв огня. Тьму стёрло красное зарево.

И тут Корабб заметил человека, убегавшего с пути его коня. Воин взмахнул топором. Удар, который пришёлся в заднюю часть малазанского шлема, едва не вывихнул Кораббу плечо. Предплечье покрыли брызги крови. Он попытался высвободить внезапно потяжелевшее оружие, глянул вниз и понял, что лезвие, едва ли не наполовину вонзившись в шлем, прихватило его с собой. Из бронзовой чаши капали мозги вперемешку с кусочками кости.

Ругаясь, Корабб осадил коня и встряхнул топором. Сейчас повсюду шёл бой, бушующее пламя захлёстывало не меньше десятка фургонов и отрядных палаток. Из которых появлялось всё больше солдат. Он услышал лай приказов на малазанском, и в сторону конников полетели арбалетные стрелы.

Прозвучал голос рога, высокий и дрожащий. Проклиная всё на свете, Корабб развернул коня. Он уже потерял Леомана, хотя ещё видел нескольких своих товарищей. Все мчались назад, услышав приказ отступать. Как следовало поступить и ему.

Топор, по-прежнему с проклятым шлемом, Корабб закинул на саднящее плечо. И погнал коня по широкой дороге между палатками солдатской столовой. Дым клубился, закрывая обзор впереди, жёг глаза и резал лёгкие.