Виталий Вильчинский - Извилистый путь

— Я сейчас расклеюсь! — заныл Муса. — Ну, сколько можно?! У меня снова насморк начнется!

— Не умрешь! И вообще, насморк у тебя и не прекращался! Где бы ты ни был, все вокруг тебя в твоей зеленухе!

— Суги, шел бы ты со своей зеленухой куда подальше!

Ну вот, опять начинается!

Но, вскоре мы встретили вырубку, с земли торчали одни пеньки, а из-за деревьев потянуло дымком.

— Ура, люди! — воскликнул гоблин.

— Умник, ты лучше уши получше спрячь под капюшон, и на глаза его надвинь! Ты хочешь, чтобы люди тебя убили при первом же взгляде на них?

— Слушай, Эрландо дело говорит! — поддержал меня гном, и сам поправил свой широкополый головной убор.

Мы немного задержались, приводя себя в порядок, а потом вышли из леса.

Перед нами лежала деревня. Восемь дворов, аккуратные бревенчатые домики, на северо-западе — поле, убранное на зиму.

Возле домов росли плодовые деревья, были разбиты небольшие грядки. Из хлевов доносилось мычание и блеяние, окна домов светились, а из труб поднимался дым.

Еще раз проверив себя, мы начали спускаться с небольшого холмика, на который краем наползал лес.

По размокшей, чавкающей дороге мы вошли в деревеньку. Деревню, на три неровные части разделяла дорога. Одна, самая широкая, шла с юго-запада на север, вторая — от поля к центру деревни. Людей на улице не было. Холодный, промозглый дождь разогнал всех по домам, и только у крайнего дома, возле огромной лужи сидела маленькая девочка и пускала кораблик из куска сосновой коры. На вид ей было от силы пять. Мы ошарашенно переглянулись и подошли к ней.

— А вы меня украдете? — спросила кроха. Мы оторопело посмотрели на нее.

— А с чего ты так решила? — спросил я, усаживаясь возле нее на корточки.

— Мне мама говорила, что если я буду гулять одна, то меня украдут, — глядя на меня большими серыми глазами, ответил ребёнок. — И еще она говорит, что лучше бы меня украли и побыстрее, так как я ей надоела.

Ее слова было больно слышать. Как можно так разговаривать с пятилетним ребенком?!

— А ты хочешь, чтобы тебя украли? — спросил гоблин.

Девочка пристально посмотрела на него, будто пытаясь что-то рассмотреть под надвинутым на глаза капюшоном.

— Наверное, да. Если вы не будете меня бить. Я не люблю, когда меня бьют. Мама меня постоянно бьет, а это больно. Она выгнала меня на улицу и сказала, чтобы я не возвращалась.

— Тогда пойдем с нами! — надтреснутым голосом предложил гном, глянув на меня. В его взгляде читалась непоколебимая решимость, и он бы не потерпел возражений, а мог бы и в нос дать. Я только согласно моргнул, показывая, я что только «за».

— Иди к дядьке Суги! — как можно ласковее сказал гном, протягивая свои ручищи-лопаты к девочке. — Он тебя никому бить не позволит!

Малышка с готовностью встала и пошла к нему на руки.

— Как тебя зовут, маленькая?

— Тварь.

— К-к-как? — у нас отняло речь, а гоблин начал заикаться.

— Меня мама так называла: Тварь!

— Н-не-ет, мы тебя так звать не будем! — наконец-то обрел дар речи гном. — Это некрасивое, и плохое имя! Очень плохое! Мы тебя назовём Иоланой!

— Да, точно, Иоланой! — обрадованно произнес Муса, уже начавший морщить лоб в поиске подходящего имени. — Тебе нравится?

— Да, дяденька!

— Вот и отлично! Меня зовут дядя Муса!

— Хорошо, я буду называть вас так!

— А я Эрл, — с улыбкой представился я.

— Дяденьки, у меня ножки замерзли! — жалобно произнёс ребёнок.

Мы все посмотрели на ее ступни. Крохотные, грязные, в синяках и ссадинах, они были босыми.

У меня дрогнуло сердце. Конец октября, а дитя босое!

— Где же твои ботиночки?

— А у меня их нет! Мама сказала, что мне они не нужны! А они мне очень нужны, так холодно босиком ходить!

— Кто твоя мама? — изменившимся голосом спросил Суги.

— Она ко всяким дядям ходит. А потом приходит пьяная и уставшая! Мало кушать мне дает, говорила, что если удастся, то продаст меня кому-то!

— Ну, уж этому не бывать! — в горле гнома заклокотал гневные нотки. — Теперь тебя точно никуда не продадут!

— Да, теперь она умерла. — Иолана хлюпнула носом.

Сурнгин снял с себя тяжелую куртку и замотал в нее маленькую, а ножки спрятал в ладони, согревая их теплом своих рук.

— Так будет теплее! — заботливо произнёс он, бережно прижимая девчушку к груди. — Где здесь у вас таверна?

— Вот там, на главной улице!

В центре села, где находилось что-то похожее на площадь, стояла деревенская таверна. Ее окна светились теплым светом, а за дверью слышался гул разговора и взрывы хохота.

Люд отдыхал. Наверное, это было здесь единственное место, где могли собраться все мужики и поболтать о своем, без всяких бабьих стонов, охов и пяти копеек в разговоре.

Гоблин надвинул капюшон пониже, и мы вошли в здание. В нос ударило жаренной на огне свининой, крепким элем, жаром камина и воздухом, нагретым дыханием десяти мужиков, удобно устроившихся за одним из трех длинных столов.

На столе, на огромном разносе лежал поросенок, истекающий жиром. В центре зала было пустое место, выложенное тесаным камнем и огороженное металлическим бортиком.

На каменной площадке тлели угли, и стоял опустевший вертел, поросенок с которого удобно устроился перед мужиками. Над всей этой площадкой нависала большая, жестяная, закопченная вытяжка.

Мужчины синхронно повернулись к нам. Те, которые сидели к нам спиной, повернулись вполоборота.

Выглядели мы эффектно. Промокшие до нитки (гном вообще представлял собой жалкое зрелище — в шерстяной рубахе и жилетке, шляпе с обвисшими полями и мокрой бородой, — мокрый кот, только особо габаритный. Сверток с ребенком в его руках выглядел чем-то подозрительным), такой же, как и гном, гоблин громко чихнул. Казалось, мутное стекло в оконных рамах задребезжало от его чиха. Ну и я, ежащийся от холода и посиневшими руками сжимавший шнурок котомки, висевшей на плече. Настоящие разбойники с большой дороги, которой тут и не пахло. Может, и пахло, но пока мы ее не видели.

— Добрый вечер! — поприветствовал я сидевших, настороженно зыркающих на нас. Вон один уже вилку в руке сжал, а другие руки в опасной близости к ножам держали.

— Можно у вас подкрепиться и согреться? — продолжил я миролюбивым тоном. Спины крестьян оставались напряженными, поэтому я, не спеша, снял с плеча котомку, поставил ее на лавку возле ближайшего к нам стола, аккуратно расстегнул ремень с висящими на нем ножом и мечом и поставил их в угол, с левой стороны от входа. Мои спутники проделали тот же маневр.

Мужики немного расслабились. Я снял куртку и повесил ее на палку, стоящую на четырех деревянных ногах, на вершине которой были оставлены сучки (на них вешались вещи).

— Если вы не возражаете, то позвольте поставить вешалку поближе к огню!