Алиса Элер - В погоне за солнцем (СИ)

— И что тогда? — поджала губы Камелия.

— Приедем в Зеленые Холмы, попросим покровительства, разберемся с делами. А там и найдем того, с чьей помощью переместим тебя напрямую в Лэйдрин.

— Ну… ладно, — буркнула девушка, поняв, что нас не переубедить. Еще бы! Покровительство — это же так скучно! Вот заговоры раскрывать…

Я отчаянно зевнул, едва успев прикрыть рот рукой. Отступивший сон навалился тяжелым, но невыносимо уютным пуховым одеялом.

— Если это все… — начал я и не договорил, смазав конец фразы очередным зевком.

— Все, — решительно сказал Нэльвё, отставив чашку, которую уже давно крутил в руках. — Спать. Остальное — завтра.

Я невпопад кивнул. Смысл сказанного дошел до меня не сразу: только через несколько секунд, когда оба моих спутника встали из-за стола. Я поднялся следом. Мысли путались, и я, твердо решивший прикинуть маршрут до того, как отправлюсь спать, с сожалением отказался от этой идеи.

«Нужно найти карту. И место выспросить, а не гадать… но уже завтра. Да, завтра».

Я уже не очень-то помню, о чем щебетала девчушка-разносчица, разводя нас по комнате. И вовсе не помню лестницы, по которой мы шли — старой ли, узкой ли, тихонько поскрипывающей или молчаливой…

Из всей комнатки — небольшой, как мне показалось, и почти уютной — усталый, полусонный взгляд выхватил только странную полуторную кровать. Прикрыв дверь, я сонно, нетвердо направился к ней. На ходу сбросил ботинки, даже не пытаясь расшнуровать шнурки усталыми, заплетающимися пальцами.

…Рубашку, легшую поверх прикроватной тумбочки подстреленной птицей, я еще помню, а остальное — нет.

Умытые дождем зеленые холмы и равнины простирались, насколько хватало глаз — вплоть до самых гор. Острые пики терялись в чернильной мгле, изредка пронзаемой ослепительными нитями молний. Там, за горизонтом, за скалистой грядой, тихо, размеренно вздыхало северное море. Старое, как мир; помнящее и первый восход юного, еще по-детски ласкового солнца, и чернопламенное дыхание драконов, оно молчаливо взирало прозрачными, выцветшими от времени глазами, обреченное быть и помнить. Всегда.

Словно вечность, заключенная в безвременье…

Эрелайн задернул тяжелые шторы. Бледный свет дождливого дня, едва разгонявший мрак, сузился до тоненького лучика — и исчез совсем. Тьма, таившаяся в густых тенях, ожила, повела плечами, расправляя крылья — и точно ночь спустилась с небес в неурочный час.

Ночь… он ждет ее благословенного прихода каждый обжигающе-ясный полдень, каждое ослепительное утро, и нет для него воздуха слаще того, что разлит в сгущающихся сумерках. Воздуха, который хочется вдыхать без остановки, пить взахлеб; и что-то давно забытое, невесомое, хрупкое и прекрасное поднимается в груди… что-то, отдаленно напоминающее созвучие шести вдохов-выдохов, шести песнь в одном звуке.

Что-то, отдаленно напоминающее счастье.

Он любил, он ждал ее — темноокую красавицу-невесту, всепонимающего друга, молчаливую спутницу. Каждый вечер встречал у окна и провожал с рассветом. Она дарила ему то, что не в силах был дать больше никто, то единственное, чего он желал.

Покой, забытье. Одиночество.

Он любил её, единственную; жил встречами и мечтами о ней. О ней, чернокосой, приносящей покой на узорчатых краях расшитого звездами паланкина. Лишь с ней он может сбросить тяжелое бремя долга, что сильнее, чем смерть; его — и оковы обязательства перед домом, родом, собой… и немного не-быть. Совсем чуточку. Чтобы завтра вновь раздавать приказы, улыбаться, вершить судьбы…

Нет, Эрелайн вьер Шаньер, лорд дома Пляшущих теней. Нет, владыка севера и Драконьих Когтей, лорд-хранитель сумеречных дорог. Ночь не спустилась на землю, бремя долга по-прежнему давит на плечи, сковывает грудь.

Нет, Эрелайн, ночь не спустится на землю лишь оттого, что ты до боли, до слез мечтаешь о глотке ее сладкого пьянящего воздуха. Ты бессилен позвать ее; она не услышит, сколь ни задергивай штор.

…сколь ни гаси окон в старом замке — за ними все тот же обжигающе-ясный полдень.

Ночь не спасет тебя, бессмертный.

Грустная улыбка рассекла лицо уродливым шрамом.

— Сколь ни гаси окон в старом замке — за ними все тот же полдень… — тихо повторил Эрелайн. И вздрогнул: в дверь постучали.

— Войдите, — бросил он, стирая с лица усталость, и мельком взглянул на гостя.

Вернее сказать, гостью: дверь отворилась, и в кабинет вошла Висения, непривычная в платье цвета пепла розы и собранными в нарочито небрежный пучок волосами.

Шаги затихли. Она остановилась и негромко сказала:

— Пора, мой лорд. Экипаж уже подан. Мы ждем только вас.

— Я задержался. Прошу прощения, — Эрелайн отвернулся от окна и неторопливо направился к ней, подав руку. — Для меня будет честью сопровождать вас.

Благодарно кивнув, Висения приняла его руку и сразу же заговорила о планах, о списке тех, с кем непременно следует переговорить, а с кем — встретиться, о чем сложить представление… Эрелайн слушал ее рассеянно, слишком часто отвлекаясь на посторонние, лишние сейчас мысли. Из узкого перехода, лишенного окон, они перешли в галерею, расчерченную дробящимся через витражные стекла косыми полосами света. Неслышно за спину скользнули Сэйна и Адрин, ступая с ним шаг в шаг, став его тенью.

…- Не забудьте: вьер Тьерри, вьер Ниес и вьер Диэр, — напомнила Висения, наклонившись вперед и выглянув из кареты. Рукой она держалась за открытую дверцу. Браслет на узком запястье сверкнул дымчатыми топазами.

Адрин терпеливо дожидался ее, не выказывая и тени недовольства.

— Не забуду, — улыбнулся Эрелайн и обернулся к стоящей рядом Сэйне. — Прошу вас, леди.

— Только после вас, мой лорд, — сухо сказала она, склонив голову.

— Сэйна, прекратите. Нет такой силы, которая заставит меня не пропустить леди вперед.

— Я — ваш страж.

— От этого вы перестаете быть леди? — Эрелайн иронично вскинул бровь. И нетерпеливо, с некоторым раздражением продолжил: — Вы мой страж, и за это я вам благодарен. Но я не беззащитен и не нуждаюсь в излишней опеке. Поэтому, Сэйна, будьте любезны, присаживайтесь. Если вы настаиваете, то это приказ.

И, не намереваясь тратить времени на спор, Эрелайн распахнул дверцу. Сэйна подняла на него серо-стальной укоризненный взгляд и, поколебавшись, первой ступила на подножку кареты. Дождавшись, когда леди опустится на сидение и устроится, расправив скупым движением складки скроенного по-мужски сюртука, Эрелайн поднялся за ней.

Приглушенное ржание, щелчок поводьев — и экипаж, покачнувшись, тронулся в путь.

Эрелайн отвернулся к окну. Пейзаж — такой привычный, знакомый каждым штрихом, обрисовывающим мягкие перекаты холмов, каждым акварельным мазком в минорной гамме низких туч — тянулся следом за ними.