Алиса Элер - В погоне за солнцем (СИ)

— Простите, Владыка, но не вы сейчас диктуете условия, — и резко, жестко закончила, приказывая, а не прося: — Бросьте меч и примите наш бесценный дар. Дар смерти.

— Если я приму ваш дар, род владык теней прервется, и некому будет остановить пришедшие с Жемчужных Берегов сумерки. Я не имею права распоряжаться своей жизнью, как бы мне того ни хотелось. Она не принадлежит мне, — и, поколебавшись, все так же сухо, безжизненно и хлестко закончил: — Простите, леди Ириенн. Это мой долг.

Слезы, блеснувшие в ресницах капельками росы, сбежали по болезненно-бледным щекам. Эрелайн закрыл глаза: смотреть на нее было невыносимо. Холод, спасительный холод и свинцовая тяжесть долга — его благословения и проклятия…

Но никогда она еще не была так тяжела.

— Не прощайте, — обманчиво-спокойно сказала Сумеречная. И хлестко добавила: — Потому что он лжет.

И, не дожидаясь ответа, продолжила, обращаясь уже к нему:

— Я бы поверила вам, ни секунды не сомневаясь, если бы не одно «но»: я слишком о вас наслышана и слишком хорошо знаю, какой вы. Поэтому, — голос ее поднялся, взвился в высь, пробежал по кронам вместе с налетевшим ветром — и сорвался криком: — Повторяю: бросьте меч и примите смерть. Ваша леди вернется на бал невредимой, клянусь.

— Назовите хотя бы одну причину, почему я могу позволить себе пренебречь долгом и пожертвовать сотнями жизней ради одной.

— Честь.

Слово, брошенное в лицо и давно жгущее изнутри, хлестнуло наотмашь, выбив воздух из легких и качнув землю под ногами.

— Меч, лорд, — прошептала Сумеречная, всколыхнув замершую ночь.

Эрелайн вцепился в рукоять меча побелевшими от напряжения пальцами.

…Что такое жизнь одного в сравнении с благом многих, одна жизнь — в обмен на сотню других?

Ничто. Потому что для aelvis всеобщее благо всегда стоит превыше чувств и эмоций, клятв и принципов, чаяний и надежд.

…Всегда спокойны и сдержаны, рассудительны и бесстрастны, всегда поступают только правильно…

Одна жизнь — цена победы и ошибки. Всего одна жизнь.

— Меч.

Пальцы стиснули рукоять до боли, до скрежета — в пальцах ли, в рукояти ли?.. Впрочем, какая разница!

— Уходите, — каждый звук вырывалась из горла хрипом, вороньим карканьем. — Уходите, и если посмеете тронуть леди — убью вас. И клинок, выкованный из драконьего пламени, вам не поможет.

— Проклятый упрямец! — рявкнула она, не выдержав. — Мы оба знаем, что ты сделаешь, так хватит тянуть! Ты все равно обречен, а она — нет! Прими свою смерть!

Слова, ударившие с прежней жестокостью, в этот раз лишь прибавили сил.

Эрелайн выпрямился, болезненно-прямо.

Сумеречная зло сощурилась, видя, что он не собирается отступать, — и ударила в самое больное место, обессиливая, обездвиживая…

— «Твой народ», говоришь? Не те ли это, кто вздрагивают при звуках твоего имени? Не те ли, кто ненавидят тебя и боятся больше Сумеречных и драконов? Не те ли, кто называют тебя чудовищем, выродком, проклятием владык теней? И они правы, потому что ты — чудовище. Тот, чье сердце чернее Ночи. Куда ты приведешь их, бессмертный? Во тьму?

— Нет.

Тихое, глухое… слабое.

И она, слыша его неуверенность, видя его слабость, продолжила наносить удары, от которых нельзя оправиться:

— Если твой дом выбрал правильный путь, почему его «награда» горчит полынью? Почему дом Владык почти уничтожен? И почему тьма смотрит из глаз его единственного наследника? Это расплата. Ты слепец, если не видишь этого.

— Расплата за что? — глухим, надломленным голосом спросил Эрелайн, опустив взгляд. Плечи ссутулились, словно вся боль, вся тяжесть прошедших лет навалились на них. В глазах темнело то ли от злости… то ли от слез. Жгучих сухих злых слез.

— За что? — Сумеречная рассмеялась. — Ты всерьез спрашиваешь «за что»?! Посмотри на меня, Зарерожденный! Моя кожа выбелена, стерта жестокими снежными ветрами, глаза выцвели от слепящей белизны, кроме которой на Берегах нет ничего. Мои губы потрескались от холода, и я никогда, даже летней ночью, не могу смотреть на пылающий огонь. В моих глазах — боль и ненависть, сердце истерзано сумерками, а руки дрожат от Песни драконов. Это недостойно расплаты? Предать своих братьев и сестер, отдать их на растерзание лютому морозу и стуже — и ради кого? Ради смертных! Ради клятвопреступников и предателей, вонзивших нам нож в спину!

— И в чем же наша вина? В чем наша расплата? Вы сами выбрали этот путь. Мы лишь следовали своему долгу.

— Идти неверным путем — не меньшее преступление, чем отступить от него.

— Идти всегда лучше, чем оставаться на месте. Потому что рано или поздно даже неверная дорога может вывести туда, куда ты стремился.

— Это — тот перекресток, который ты искал? Впрочем, почему бы и нет? Каждой душе свойственно стремится к жизни… или к смерти, если дорога в жизнь для нее невозможна.

— Не тот. Но если бы я не шел по своему пути, вы бы вряд ли готовы были подарить мне легкую смерть, — с кривой усмешкой сказал Эрелайн.

Меч с тихим напевом выскользнул из ножен.

— Готовы. Легкую чистую смерть, — медленно проговорила Сумеречная. Меч в ее руке дрогнул и чуть сильнее надавил на кожу Ириенн. Она сжалась под ним, не дыша, едва живая от накатывающей слабости, от обжигающего дыхания драконьего пламени, лишающего воли и обрекающего на смерть. — Это ли не величайший дар для тебя? Раствориться в ветре дыханием ночи, умереть навсегда — так, чтобы даже память о тебе исчезла навек. Что сделают с тобой те, кого ты хотел защитить, когда узнают твою маленькую тайну? Мы сжигаем смотрящих в ночь на кострах. Заживо. Порою, когда принесенная ими тьма так велика и темна, что даже чистому яркому пламени не разогнать ее, они горят в нем всю свою вечность, год за годом. А как поступают Зарерожденные?

Эрелайн улыбнулся. Грустно и устало. Очень устало.

— Не все ли равно, любезная, как встречать смерть? Она приходит однажды — и навсегда. По сравнению с ней ничто не имеет силы, все теряет значение. И это уже величайший дар. В жизни бывают моменты гораздо страшнее смерти, потому что после них приходится жить. Жить — и помнить.

— Для других, может быть, разницы нет. Их смерть далека и играет с ними в кошки-мышки, а судьба ведет по начертанному пути — вверх, вдаль, ввысь… а твой путь — это путь к смерти. Ты обречен с рождения. Лучшее, что могла сделать твоя мать — убить тебя, объявив о гибели наследника.

Эрелайн криво улыбнулся. Улыбка дрожала на тонких губах — мучительная и какая-то беспомощная. А в глазах — черных, как никогда — плескалась… пустота.

— Ты обречен. Обречен на смерть и проигрыш тьме. Тебе не победить ее, никогда. Потому что она — это ты. Чем больше ты сопротивляешься, тем сильнее она становится. Сколько еще ты продержишься, Эрелайн? День, неделю? Месяц, декаду, век? Не питай иллюзий и ложных надежд. Она готова ждать вечность для того, чтобы нанести один-единственный удар — и поглотить тебя без остатка. И тогда тьма захлестнет весь твой замок, весь Зеленой Дол, Арьеннес, Лес Тысячи Шепотов, королевство Северы… Не лучше ли тебе умереть сейчас, пока еще не слишком поздно что-то изменить?