Александр Турбин - Метаморфозы: тень

— Изучать меня хотите? — почему-то стало смешно. Смешно и горько.

— Можно и так сказать, но и это еще не все. У нас проблемы, Мор. У Владыки, у меня, у моей страны. И у тебя, я вижу, тоже проблемы. Я хочу с твоей помощью попробовать решить наши общие проблемы, поэтому тебе все равно пришлось бы идти с нами. Как раз в пути и побеседуем. Мне нужно немногое — твое послушание и готовность сотрудничать.

Я смотрел на худого Алифи, кивал в такт его словам, думая о том, что так просто послушаться, закрыть глаза на все и передоверить свою жизнь, свою судьбу в руки других, более достойных, более умных и более сильных. Например, этому магу, так легко поставившему меня на место. Показавшему, чего стоят мои возможности и умения. И оказалось, что цена им — полмедяка, достаточно, чтобы в мирное время в цирке с фокусами выступать. Или вот этому воину, что присел напротив. Его насмешливые глаза не давали оснований сомневаться в его способностях, его силе. Быстрый. Опасный. Пожалуй, самый опасный из тех, кого я здесь видел.

Может, действительно, они лучше знают? Забыть про все и согласиться?

— Я не могу, Высший.

Вышло время для бунта, и я ответил тихо, чуть слышно. Но Алифи услышал и вопросительно поднял брови.

— Мор, мы же договорились, все вопросы и ответы даю я, ты просто слушаешь. Ты, вообще, себя в зеркале видел? Тобой сейчас только детей пугать, не навоевался еще? Не наспорился? Ладно, добавлю тебе вопросов на сладкое. Что будет с ними? — он кивнул в сторону двух тел, лежащих возле темной стены. — Твои друзья умрут к утру, и только в наших силах их спасти. Ты же понимаешь, что просто так мы помогать не будем, нам нужна веская причина. Ну, и еще один повод идти с нами самостоятельно, а не волоком за лошадью, — я могу тебя научить правильно использовать силу … А теперь спроси: кто еще, кроме меня, способен тебя научить, и главное, захочет это делать?

— Я не пойду по своей воле, Высший, — я вновь перебил заклинателя. Знаю, что нельзя. Знаю, что не в том положении — не имеет значения.

— Тогда ты пойдешь по нашей воле, — усмехнулся молчавший до того Малый и поднялся на ноги.

— Ты задал много вопросов, но забыл задать главный, Высший.

Я обращался не к воину, он был мне незнаком, еще непонятен, и не было времени в чем-то или в ком-то разбираться. Я говорил с Бравином, спасшим меня однажды во дворце и пришедшим за мной еще раз. С магом, философом и поэтом. С Алифи, который мог понять, что человек — не собака.

— И какой же вопрос я забыл задать?

— Почему я не согласен? Что я теряю?

Воин подошел ко мне вплотную, поднял длинными узкими пальцами мой подбородок и, глядя прямо в глаза, медленно произнес:

— Не зарывайся, мелкий. Твои потери здесь никому не интересны. Ты хочешь жить? Чтобы твои приятели остались живы? Тогда ты побежишь вприпрыжку за нами и через каждые два прыжка на третий будешь спрашивать, чем помочь.

— Подожди, Малый, дополнительная информация редко бывает лишней, — барр Бравин повернулся ко мне. — Ты хочешь нам что-то рассказать? Говори, только быстро.

Я не стал смотреть ему в глаза, это ничего не решило бы. Казалось, судьба, наконец-то, выбросила мне две шестерки в кости, что еще нужно? Неожиданные покровители. Учеба, настоящая, а не та пародия, что была во дворце. Но странная обреченность так и не дала родиться радости. Апатия. И горечь.

— Сюда идут Рорка, Высший. Я сам пригласил их. Понимаешь? Сам. Теперь, если я уйду, у всех этих людей не останется шанса. Ни одного.

— А с тобой, получается, у них шансы есть? — Бравин скептически посмотрел на мою скрюченную, помятую физиономию.

— Нет. Но я эту кашу заварил, мне и расхлебывать.

— Ты понимаешь, что сейчас решаются судьбы мира? Жизни нескольких десятков людей — не более, чем капля в том потоке крови, что зальет землю.

— Я все понимаю, Высший, — я попытался подняться на ноги, но затекшие мышцы подвели, и все, что получилось добиться — нелепо опрокинуться на холодную кровать. Пару месяцев назад я бы попытался еще раз. А потом — еще. И встал бы, я верю в это. И плевать мне было бы на насмешки в глазах наблюдающих Алифи. Теперь же я просто сел обратно и вскинул голову. Сколько еще нужно пройти времени, чтобы я вообще остался лежать?

— Вы воюете за судьбу своего мира. Но что для меня ваш мир? Что в нем мне может быть ценным? Боль, которую он мне принес? Потери? Унижения? Что я получил от вашего мира? Кроме горя? Если он сгорит весь, я не расстроюсь, Высший. Это ваш мир, не мой, и моим он не станет. Мне незачем идти с вами.

Бравин медленно подошел вплотную, стал на одно колено прямо на деревянный пол, положил ладонь мне на затылок и с силой потянул к себе. Лоб в лоб. Глаза в глаза. Отвернуться не получилось.

— Не твой мир, говоришь? А где он, твой мир, чужак? Ты еще грезишь прошлым? Твой мир здесь. Твой мир — это мы.

Нет, не все так просто.

— Мой мир — это люди. Жалкие. Слабые. Никчемные. Никому не нужные. Ни на что не способные. Они сейчас жмутся в страхе по подвалам и руинам. И вот эти двое, что вы бросили, как мешки с мусором. И сотни, тысячи таких же. Они, а не вы. У каждого из нас своя война, Алифи.

— У нас общая война, Мор. Если падет мой мир, то и от твоего ничего не останется.

— Помоги мне, Высший. С вами у этих людей есть шансы. И эти люди имеют право на жизнь. Подари им надежду. Я отплачу. Я отдам все, что имею. Расскажу все, что знаю. Сам. Я помогу — советом, опытом, знанием, своей жизнью — если будет надо. Дай этим людям шанс, Алифи.

— Мастер, ускориться надо, иначе утром уходить придется.

— Уйдем и утром, Малый, некому тут нас удерживать, — Бравин встал. — Так, Мор? Сколько в городе людей?

Я сполз на пол, откинувшись на жесткую деревянную раму кровати. Слезы медленно высыхали на ресницах, не спеша сорваться вниз.

— Человек триста, я думаю.

— Солдат?

— Треть, может, четверть, точнее не скажу.

— Видишь, умеешь, когда надо. Люди останутся здесь, мне все равно, но ты пойдешь со мной…

— Почему мы остались?

Малый сидел напротив и строгал толстую, незадолго до того срезанную ветку. Медленно, никуда не торопясь, вел бритвенно-острое лезвие походного ножа по древесине, снимая замысловато гнущиеся стружки, чтобы наиболее тонкую из них взять потом в зубы, задумчиво пожевать, и начать резать следующую. Необычный ритуал Карающего в начале пути вызывал у Бравина улыбку, потом вопросы, а сейчас превратился в нечто само собой разумеющееся. В конце концов, у всех бывают странности. Бравин вот любил сидеть в библиотеке и листать старые фолианты, водить ладонью по истертой коже переплета и чувствовать, как останавливается время. Почему бы Карающему не любить жевать свежую стружку? Бравин улыбнулся собственным мыслям.