Александр Турбин - Метаморфозы: тень

Канаты подвесной дороги, связывающей Бабочку Востока в единое целое, лопнули с жутким свистом, рванулись гибкими змеями к стенам форта, обвились вокруг него, попутно отправив во Тьму десяток воинов Орео Хо.

Одним ударом Бабочка Востока оказалась разорвана на два отдельных крыла. Это можно было сделать только сверху, с крепостной стены и с единственной попытки. Потому что второго удара не могло быть — Алифи среагируют сразу, их заклинателям достаточно одного мгновения на то, чтобы расправиться и с шаманами, и с двумя десятками смельчаков во главе со смеющимся Шео Ма.

Нет больше Куарана, Белого города, оседлавшего оба берега великой реки Аюр. Есть только две рядом стоящих крепости, и защитникам одной из них остается лишь беспомощно наблюдать, как умирают защитники другой. Это — второй глоток из бурдюка с будущей победой.

Нет больше Шео Ма, весельчака и балагура. Есть только огненная вспышка и злорадная ухмылка демона Ту, который всегда забирает свое. Это — плата за проклятый глоток.

Мер То развернулся спиной к только разгорающейся битве на подступах и стенах обреченного города и двинулся вниз, к любимому скакуну. Сегодня он сам поведет своих шаргов в бой.

Потому что кровь к крови, боль к боли, а смерть к смерти…

Он скользил вниз, судорожно пытаясь найти камень, уступ, корень дерева, за который можно было бы зацепиться и удержаться на краю, — тщетно. Холодные камни стен рвали толстую кожу куртки, шерстяную ткань штанов, счесывая с мясом ладони, лоб, щеки. Кровь ручьями текла по лицу, когти ломались с треском, выворачивая пальцы в самых немыслимых положениях, но земля и острые валуны внизу неумолимо приближались. Там, под ногами, тела друзей и врагов, воинов и Изучающих сущее, рискнувших и добившихся своего. Они могли не успеть, но успели. Они могли не суметь, но смогли. И демон Ту сейчас уводил в свои владения две сотни довольных душ. Куда уходят шаманы, Шео Ма не знал, а своими предположениями ни с кем не собирался делиться. В конце концов, эти трое также были достойны ледяного рукопожатия вестника смерти.

Сам же Шео Ма, старый, опытный и упрямый, к демону Ту совершенно не стремился, а потому, уже сорвавшись, в последний момент, почти у самой земли, изо всех оставшихся у него сил ударил ногами в каменный монолит скалы, ломая стопу, но меняя направление падения. Настоящий шарг не боится демона смерти, но всегда борется до конца. Чтобы потом, уже внизу, чувствуя боль в переломанном теле и ничего не видя сквозь кроваво-красную пелену, закрывшую глаза, все равно крикнуть в голос:

— Так это кто здесь удачливый? Орео-Хо? — и засмеяться, громко, задорно. Как в далекой молодости.

Зря.

Теплый, шершавый, длинный язык аккуратно слизнул кровь с разорванной кожи лица. Невыносимый смрад дыхания мгновенно привел Рорка в чувство и заставил рвануться в сторону, схватив с земли безошибочно угаданный в тускло сверкнувшей полоске обломок любимого меча. Вот только от демона Ту не отобьешься коротким осколком стали, а боевые леопарды Алифи никогда не отпускают добычу. Будь то олень или Рорка — им все равно, чем набивать собственный желудок.

Сегодня на стенах восточного крыла Куарана царило затишье, неправильное и непонятное. Казалось, что племена, осадившие крепость на левом берегу, наоборот, ждали от Алифи распыления сил, метания между участками боя в попытках везде успеть.

Сегодня их планам не суждено было сбыться. Мастер битвы смотрел на зарево пожаров, бушевавших на противоположном берегу, кусал губы, упрямо встречал непонимающие взгляды помощников, но не собирался отдавать, казалось бы, очевидного приказа. Нет. Воины Куарана, много дней сдерживавшие силы клана Теней, не пойдут на выручку рыцарям Ордена света. Нет веры, нет доверия, слишком высоки риски. Пусть чванливый, лживый и презираемый командор сам исправляет собственные ошибки. Пусть рыцари, прижатые к руинам стен, наконец-то покажут, на что способны. Пусть свершится долгожданная … нет, не месть, а справедливость. В конце концов, убийцы всегда сами становятся покойниками.

В западном крыле города полыхали пожары, кроваво-красными сполохами разгоняя темноту безлунной ночи. Крики, далекий звон оружия и грохот рушащихся стен не давали покоя. Сейчас, прямо на глазах рождалась катастрофа, способная перевернуть не только жизни отдельных Алифи и людей, но и всю историю. Сегодня Алифи не придут на помощь своим, бросив часть своего города, его защитников и жителей на произвол судьбы, укрывшись за широкой лентой реки. Сегодня…

Ладонь Мастера битвы, закованная в тяжелую латную перчатку, сжалась на рукояти клинка, до боли, до возмущенного скрежета металлических пластин. Нет… Нельзя. Поздно. Можно потерять укрепления. Можно потерять половину города. Только символ терять нельзя. А символ Куарана — его воины. Его защитники.

Римол повернулся спиной к реке и устало двинулся к крутой лестнице, ведущей с городских стен вниз, в город, в темноту. Он шел мимо ждущих приказа солдат гарнизона, горбясь под мрачными взглядами и впервые в жизни чувствуя себя… Трусом? Предателем? Стариком…

Четыре черненьких чумазеньких чертенка

Чертили черными чернилами чертеж.

Слова дурацкой детской считалки вспомнились ни с того, ни с сего, отказывались забываться напрочь и раз за разом скатывались с языка в такт размашистому шагу лошади. Почему именно эти фразы и именно в этот, не самый подходящий для словесных экзерсисов момент? Очередной осколок ушедшего в туман прошлого, один из тысяч таких же — бессмысленный и ни для чего уже не нужный. Окружающие косились молча, ни смысла, ни игры слов они понять не могли. Ну и пусть. Да и нас не четыре чертенка, а три потрепанных, видавших вида черта. Послушав Меченого, я действительно захотел взять с собой Мышка — себе в помощь, да и спокойнее вдвоем. Не дали. Бравин отвел мрачного лучника в сторону, переговорил о чем-то, а потом вернулся и отрицательно покачал головой: «Нет, Мор, он с нами не пойдет. Только мы». Что ж. Не мне выбирать.

Борода чесалась. Еще не очень густая, не слишком окладистая, чтобы можно было ею гордиться, но вполне пригодная для того, чтобы спрятать от чересчур любопытных глаз мою физиономию. Кто захочет смотреть на волосатую обезьяну? Всматриваться, искать в этой неряшливой копне волос знакомые черты? Так было безопаснее. Впрочем, от понимания очевидного она не переставала чесаться меньше.

Единственное, что раздражало больше, — слезящиеся глаза. Холодный ветер выбивал слезы, белая скатерть степи заставляла щуриться, а какая-то ересь, закапанная мне Бравином под веки, сделала глаза красными, а зрачки огромными. Что может быть хуже урода? Правильно, урод, проливающий ведра слез.