Людмила Ример - Ветер с Юга. Книга 1. Часть вторая

– Когда вы собираетесь выслушать моих свидетелей, господин судья? За ними уже отправлены в Ундарак ваши помощники?

Лицо Главного судьи застыло, только маленькие глазки испуганно заметались. Он кашлянул и неодобрительно скривился:

– Повелитель Нумерии Рубелий Первый не посчитал нужным выслушивать каких бы то ни было свидетелей, так как нет никаких оснований считать, что сын торговца Пуниса Гинратуса может претендовать на что-то большее, чем лоток с пирожками на Торговой площади Остенвила. Он был рождён торговцем – пусть и остается им в своей Солонии!

– Тогда к чему вы держите меня здесь и задаете эти бесконечные вопросы? Не разумней ли отправить меня в Солонию помогать моему сыну печь эти самые пирожки?

Главный судья презрительно поджал губы и, пожевав их, выдал:

– Повелитель обдумывает этот вариант, но нанесённое ему оскорбление слишком тяжко, чтобы просто так отпустить виновницу такого небывалого скандала.

– Конечно, как же я не догадалась? Ему нужны деньги! Сказали бы сразу, а не морочили мне голову этим спектаклем. Мой сын заплатит любую сумму, которую назовёт Рубелий!

– Повелитель Рубелий! – Гентоп снова пожевал свои бледные губы и внимательно посмотрел на Эльму. – Я передам Повелителю наш разговор, госпожа Гинратус. О результатах я объявлю вам сразу, как только он примет какое-то решение.

Утро следующего дня Эльма встречала с надеждой на скорое освобождение. Когда в замке заскрежетало железо и дверь распахнулась, она была совершенно уверена, что всё решилось и она сегодня же отправится домой, чтобы утешить сходившего с ума от беспокойства сына. Но вместо того, чтобы проводить её на залитый солнцем двор, молчаливый страж подвёл женщину к какой-то двери, и из глубины, куда вели широкие каменные ступени, ей в лицо пахнуло затхлой сыростью и холодом. Не слушая её возражений, стражник жестом приказал ей следовать вниз. Понимая, что этот человек только исполняет отданный ему приказ, она, задавив рвущийся изнутри крик, шагнула на лестницу.

Они вошли в гулкий коридор второго уровня, где из маленьких окошек с толстыми решётками её провожали любопытные взгляды обитателей этой мрачной тюрьмы. Из некоторых камер их приветствовали насмешливые голоса или громкие бессвязные крики, больше похожие на вой, от которых по спине Эльмы бежали мурашки. Вдруг из ближнего оконца в узкое пространство между прутьев просунулась бледная костлявая рука с длинными загнутыми ногтями, и жуткий голос, похожий на шелест ветра в разрушенном склепе, прохрипел:

– Прощай… прощай… прощайся…

Эльма шарахнулась от направленного на неё страшного пальца, отскочив к противоположной стене коридора, где из-за двери на неё глянули дикие глаза другого узника. Тот оглушительно захохотал, обнажив почти голые дёсны с торчащими обломками гнилых зубов:

– Эй, Такин, вонючий придурок! Эт куда ты повёл такую красотку? Давай её сюда! Мы с ней тут славно погреемся!

Такин лениво повернул голову и пробурчал:

– Всё не уймёшься, Хумар? Мало ты на воле баб перепортил, так думаешь, и тут тебе чево отломится… Погоди, вот отведу дамочку на место, зайду к тебе с плёткой, погрею!

Хумар, довольный уже тем, что хоть какое-то событие скрасило его бесконечное одиночество, охотно продолжил зубоскалить:

– Да брось ты, Такин! Дамочке внизу будет ой как одиноко, а тут смотри – парни как на подбор… один краше другого! Заскучает она там, бедняжка, без нашей изысканной компании!

– Угу, убийцы, насильники и разбойники! В волчьей стае спокойней, чем в компании с любым из вас, головорезов!

– Да, стой же ты, титька тараканья! Эт чево же она натворила, чтоб ты её вниз повёл? А с виду, гляди, приличная такая… гладкая!

– Уймись, Хумар, а то, дьявол тебе в печёнку, точно плётки отведаешь! Не твоего тупого ума дело, чево там господа промеж собой не поделили. И не моего тоже. Велено отвести – вот и веду!

– Но там же… – голос Хумара превратился в придушенный шёпот, – там же…

Костлявый палец в окошке напротив дёрнулся, и хриплый голос зловеще прошелестел:

– Смерть… Смерть…

Такин резко обернулся и рявкнул на заключённых:

– А ну, живо все от дверей отвалили! Хватит мне тут дамочку пугать, уроды! Я вам покажу смерть, паршивые ублюдки! Щас вернусь и займусь вашими паскудными душонками… твари вонючие!

Эльма, понявшая из разговора, что стражник ведёт её на нижний уровень тюрьмы, похолодела. Она знала дурную славу Саркела, разнёсшуюся далеко за пределы Остенвила. И то, что человека, попавшего на самый низ, живым уже никто никогда не видел… Неужели Рубелий решится причинить зло ей, дочери бывшего лангракса Солонии и матери нынешнего, благородной даме из знатного семейства Нумерии?

Нет, нет, конечно же он этого не сделает! Не думает же Повелитель на самом деле, что Юнарий молча снесёт обиду, нанесённую его матери? Слишком мало они его знают. Только ей одной сейчас под силу отговорить своего кипящего от негодования сына от поступков, которые могут дорого обойтись Остенвилу.

Спускаясь вниз по скользкой от сырости лестнице, Эльма убеждала себя, что всё это ненадолго. Просто Рубелий, страшно на неё обиженный, решил таким неуклюжим образом показать ей свою власть, чтобы раз и навсегда отбить у неё охоту говорить о каких-то правах её сына.

Точно так же она утешала себя и в первые дни заточения, сидя на набитом свежей соломой матрасе в маленькой сырой комнатке, глядя на дрожащий огонёк плошки. А потом женщина совсем потеряла времени счёт. Она не могла точно сказать, сколько дней провела здесь – минуты медленно сливались в часы, а те – в дни, похожие один на другой, как капли дождя. Время отмечалось только приходом стражников, приносивших ей то ли обед, то ли скудный ужин, состоявший из куска хлеба, миски жидкой каши и большой кружки сильно разбавленного кислого вина.

Мышонок с круглым животом, раздувшимся после обильной трапезы, окончательно осмелел. Усевшись посередине стола, он лениво покосился на шевельнувшуюся на лежанке фигуру, прикидывая своими мышиными мозгами: а не завалиться ли спать прямо тут, возле недоеденного куска?..

Внезапно вся сонная умильность слетела с его мордочки, и грызун, подскочив на месте, помчался по столу, со всей возможной скоростью волоча свой не в меру раздавшийся живот. Дотащившись до края стола, он секунду постоял, встревоженно поводя ушами, и, быстро спустившись по ножке, рванул в угол комнаты, где в стыке между двух камней имелся узкий проход, служивший ему верой и правдой.

Но не в этот раз. Плотный ужин в теле мелкого обжоры не желал покидать гостеприимную комнату, и зверёк, предприняв несколько безуспешных попыток протиснуться в щель, в панике забегал возле стены.