Робинзон - Под покровом тайны

— Ты поплачь малышка, поплачь, — неожиданно ласково сказал доктор, — слезы они иногда нужны. Не торопись, расскажи, с самого начала, как тебя зовут, адрес, как звали папу. Понимаешь, мы ведь про тебя ничего не знаем.

Я рассказала доктору все, что могла. Он вроде бы не утешал меня, и не разговаривал, как с ребенком. Мне не то, чтобы стало легче, осознание потери оставалось, однако тяжесть в груди понемногу уходила. Единственное, о чем я не смогла ему рассказать, были мои способности и Заповедье. Как только разговор начинал сползать к ним, мой язык становился самостоятельным и говорил совсем не то, что я хотела сказать.

Когда разговор зашел о недавнем происшествии в палате, Сергей Михайлович, пытался тактично обойти острые углы, но потом, сказал, что с одной стороны это ужасно, но с другой, именно это переживание вернуло меня обратно в реальный мир.

— Не знаю, — сказал он, — может, пришлось бы тебя полгода из этого состояния вытягивать, а так ты уже почти в норме, и сейчас твои эмоции это обычные эмоции человека потерявшего близкого человека. К сожалению, раз попала к нам, придется тебе пробыть здесь еще пару дней. Хотя, если завтра я успею поговорить с твоей мамой, то решу, что лучше, побыть тебе здесь еще два-три дня, или отправить с ней домой.

— Я боюсь, — был мой ответ на предложение Сергея Михайловича.

— Чего боишься? — слегка удивился тот.

— Боюсь, встречи с мамой, — снова заплакала я, — мне просто не вынести, если она хоть одно слово скажет упрека, я повешусь, отравлюсь!

— Леночка, — мягко сказал доктор, — как ты думаешь, что будет с твоей мамой, если еще и ты ее оставишь?

Я подумала и заплакала еще сильней.

Сергей Михайлович вздохнул, открыл шкафчик и достал из него бутылочку с надписью микстура Кватера.

— Вот, выпей две ложки, — сказал он, — думаю, что больше тебе ничего не нужно давать. Ты молодая красивая девочка, у тебя все будет хорошо. А то, что так переживаешь в этом ничего странного. Пройдет время и боль уляжется, главное, чтобы ты сейчас смогла подставить плечо своей маме, которой тоже очень плохо, ты должна помочь ей перенести это горе, а не усугублять его глупой бравадой и угрозами самоубийства.

Доктор проводил меня обратно в отделение и постоял, пока я укладывалась в постель.

Как он уходил, я не видела, потому, что сразу заснула.

Утром проснулась от шума в палате, пришедшая санитарка с ведром и шваброй, выгоняла всех ходячих в коридор при этом, громко ругаясь матом на бабушек, которые бесцельно бродили между кроватями.

На столах уже расставляли завтрак овсяную кашу и чай с хлебом. После завтрака больные выстроились в длинную очередь к медсестре, стоявшей у столика с разложенными таблетками, рядом стояла повариха, наливавшая очередной больной кружку киселя.

Больная брала таблетки в рот и под взглядом медсестры запивала их киселем, после чего открывала рот для проверки.

Мне таблеток не полагалось, поэтому я пошла обратно в палату, которая была уже намыта. За такое мытье мама бы меня отходила тряпкой. Было видно, что сделано все кое-как.

Я уселась на кровать и опять заплакала. Но сейчас я была в состоянии рассуждать о том, что случилось вчера. И никак не могла ответить на вопрос, откуда эти бандиты узнали про золото? Ведь не могли же они рисковать из-за обычного портфеля, который вообще мог быть пустым.

От этих мыслей у меня даже высохли слезы.

— Бергман! Вот гадина! Только он знал, что мы несем в портфеле! — наконец, дошло до моей головы.

Мои размышления прервала девушка, снова прыгающая на одной ножке.

— Привет, — сказала она, — ты новенькая, красивая. Я тебя люблю. Хочешь, дам тебе свою тетрадку. Я вчера тебе написала стишок.

Когда я отказалась, она стала злиться.

— Ты должна прочитать стих, так надо! — сердитым голосом сказала она.

— Ну, давай твой стих, — сказала я, не желая очередного происшествия.

В это время в коридоре раздался крик медсестры:

— Гайзер! Кто такая Гайзер? К тебе пришли!

Я спрыгнула с кровати и быстро пошла к выходу, мысленно готовясь к встрече с мамой.

Медсестра, стоявшая у дверей посмотрела на меня и, отстранив рвущихся наружу бабушек, выпустила в коридор.

В коридоре, однако, мамы не было. Там стоял толстый милиционер, вытирающий шею платком. В руках у него была черная папка. За милиционером с заспанным видом стоял Сергей Михайлович.

— Лена, — сказал он, — к тебе пришел следователь, он сейчас тебя допросит по убийству твоего отца. Ты сможешь с ним говорить?

В это время он, из-за спины милиционера, отрицательно покачал головой.

Но я не обратила на это внимания. Уверенная в виновности Бергмана, я, без раздумий согласилась на допрос.

Доктор укоризненно вздохнул, и сказал:

— В таком случая я должен присутствовать, девочка еще не вышла из болезненного состояния и мне, возможно, придется остановить вашу беседу.

Милиционер с готовностью кивнул и сказал:

— Конечно, конечно, доктор, без проблем.

Мы втроем уже дошли до ординаторской, когда в коридор зашла еще одна милиционер — молодая девушка тоже с черной папкой.

— Вы к кому? — спросил Сергей Михайлович.

Девушка, боязливо озираясь, сказала:

— Мне надо бы опросить ночной дежурный персонал и больную Гайзер по телесным повреждениям.

Мужчины переглянулись, после чего милиционер сказал:

— Знаешь Галочка, я первый пришел, и дело у меня важнее, так что подожди, пока я закончу, а лучше приходи завтра.

— Действительно, — добавил Сергей Михайлович, — люди уже ушли домой, так, что лучше приходите завтра с утра, они как раз будут в день работать. А с больной я вам разговаривать сегодня не разрешу. Думаю, ей много будет и одной беседы.

Мы снова зашли в ординаторскую. Доктор пригласил присесть милиционера за стол, и напротив посадил меня. Сам же уселся на диван и взял руки книжку.

— Елена Лазаревна, — официально обратился ко мне милиционер, — меня зовут Василий Иванович. Я следователь городского отдела милиции, капитан. Веду дело по убийству твоего отца. К сожалению, так получилось, что мы долго выясняли кто вы такие, потому, что никаких документов у твоего папы не было, а от тебя ничего нельзя было узнать. Только благодаря звонку твоего доктора мы можем начать разбираться в том, что произошло вчера.

Не успел он закончить свои слова, как я закричала:

— Я все знаю, все поняла, это Бергман виноват! Он наверняка позвонил бандитам, чтобы они отобрали у нас золотой самородок.

Василий Иванович, покачал головой.

— Нет, Лена так не пойдет. Давай начнем с самого начала.

Он надел очки, открыл свою папку и вытащил несколько листов бумаги.

— Я сейчас буду писать протокол, и задавать тебе вопросы, а ты на них будешь отвечать, так будет правильно, — пояснил он мне.