Алина Лис - Путь гейши

— Битва в Огненной долине — это так интересно, — воодушевленно начала она. — А где находились ваши войска? Уверена, вы командовали десятками тысяч солдат.

Против ожидания, гость не смутился. Задумчиво погладил пальцами чашу и поднял на Тэруко смеющиеся глаза.

— Вы ошибаетесь, ваше высочество.

— Как? — фальшиво огорчилась Тэруко. — Неужели только сотней?

— И снова нет.

— Поверить не могу, что вы были обычным рядовым.

— Я не участвовал в этой войне.

— Ах, но почему? — с почти нескрываемым злорадством спросила принцесса. — Вы, наверное, были очень больны? Или у вас была другая важная причина, что вы не стали защищать свою родину?

— Причина одна, — с благодушным смешком сказал Джин. — Я испугался, что меня убьют. Как вы знаете, я проклят, поэтому не могу пользоваться магией, и убить меня куда проще, чем может показаться на первый взгляд.

От возмущения Тэруко не сразу нашла что сказать и несколько мгновений хватала воздух ртом и сверлила гостя оскорбленным взглядом.

Как он посмел так легко признаться в собственной трусости? Разумеется, Тэруко знала, что он всю войну прятался в тылу среди женщин и стариков. И она собиралась уличить его в этом сейчас, опозорить на глазах у знати, припереть к стенке наивными вопросами.

Своим признанием принц Джин испортил ей всю игру. Как смеет он сидеть здесь и смотреть ей в глаза с таким видом, будто ему ни капли не стыдно?!

— И вы так просто об этом говорите? — наконец нашлась она.

— А что поделать? — Самханец с преувеличенным недоумением пожал плечами. — Я — трус, ваше высочество. Если бы я пытался отрицать это, стал бы еще и лгуном. Согласитесь, это хуже.

Тэруко взглянула в смеющиеся зеленые глаза, и у нее появилось неприятное подозрение, что гость издевается над ней.

— Не соглашусь! — отрезала она и обвела взглядом лица сидевших вокруг придворных.

Слышал ли кто признание Джина? Разделяет ли ее мнение, что такое поведение достойно презрения?

Ее ждало разочарование. Люди рядом беседовали, жевали, зевали. Фрейлины бросали лукавые взгляды в сторону мужчин.

Тэруко поймала ироническую улыбку на лице мужчины напротив. Младший самханский атташе совершенно точно слышал весь разговор и ничуть не осуждал своего принца.

Да что же такое происходит? Неужели слова «честь» и «воинская доблесть» для гнусных материковых крыс — пустой звук? Как же тогда они сумели победить?

— Я вам искренне сочувствую, ваше высочество, — прошептал Джин, склонившись к уху принцессы. — Тяжело сознавать, что ваш будущий муж слабак и трус, не так ли?

За окном норимона проплывал вечерний Тэйдо. Торжественная процессия следовала к реке, где ужин в честь самханского посольства должен был завершиться наблюдением за полетом светлячков над водами Судагавы.

Старший самханский принц сидел, откинувшись на стенку экипажа, и улыбался — задумчиво, чуть насмешливо, вспоминая принцессу Тэруко.

Такая забавная девочка. Импульсивная, взбалмошная, но искренняя. Совсем как Тхан в детстве. Подшучивать над ней было настоящим удовольствием.

Совсем не похожа на Мию. Если Мия — цветок сакуры, полный скрытой тонкой красоты и очарования, то Тэруко — алая хризантема.

Повезет кому-то, кто назовет эту девушку своей женой. Джин бы и сам не отказался…

Если б не Мия.

Надо будет нахамить принцессе при следующей встрече. И пустить слух о любви старшего самханского принца к случайным интрижкам. Может, соблазнить парочку фрейлин?

Или еще веселее — пусть думает, что Джин предпочитает мальчиков.

Он представил, каким возмущенным станет лицо Тэруко, когда ей донесут сплетни, и расхохотался.

Для кого-то порочащие слухи и осуждение незнакомых людей — страшная трагедия. Старший принц Аль Самхан не дорожил репутацией в глазах черни, не страдал от ложной гордости и прекрасно знал разницу между «быть» и «казаться».

Однажды ночью, обнимая своего мужчину после близости, Мия решилась снова заговорить об Асуке.

— Я сказал — нет, Мия! Она заплатит за подлость! — В голосе, только что звучавшем лениво и ласково, зазвенела сталь.

— Пожалуйста, господин. Простите ее. Это слишком жестоко…

— Никогда, — с холодной яростью произнес Акио Такухати. — Я никогда не забуду, что по ее вине ты принадлежала другому… другим.

Сжимавшие ее руки напряглись, мышцы закаменели. Мия жалобно вскрикнула:

— Мне больно, господин!

Он выпустил девушку из объятий и сел рывком. Глаза вспыхнули и засветились, как всегда, когда даймё пребывал в крайнем гневе. Разнеженная тишина спальни сменилась тяжелым предгрозовым молчанием.

— Господин, послушайте…

— Это не обсуждается, Мия!

— Да послушайте вы! — Она тоже вскочила. — Ни один мужчина не дотрагивался до меня после вас!

— Не смей лгать мне!

— Я не лгу!

Преодолевая страх — прикасаться к Акио, когда он в ярости, было жутковато, — она прижалась к нему и попыталась заглянуть в глаза. Показалось — еще мгновение, и даймё оттолкнет ее, отшвырнет в сторону, но он только скрипнул зубами.

— Не надо, Мия. Не напоминай. Я знаю, что их было двое. Один даже пожелал выкупить тебя, но ты отказалась.

— Я не лгу! — очень четко выговорила девушка, без страха вглядываясь в синюю вьюгу в его глазах. — Он ничего не сделал! Клянусь всем, что дорого для меня! Клянусь своей жизнью и памятью матери!

В широко распахнутых глазах отразилось сомнение и отчаянное желание поверить. Мия заговорила торопливо:

— Он был сумасшедшим. Назвал шлюхой, сказал, что ненавидит таких, как я. Но он не тронул меня! Сразу уснул. А я… я испугалась. И вы знаете, мне показалось, он обрадовался, когда я отказалась стать его наложницей. — Она содрогнулась, вспоминая странного клиента. — Но он ничего не сделал. Клянусь, — жалобно закончила девушка.

Акио закрыл глаза и тяжело выдохнул. По ледяной маске, в которую превратилось его лицо, ничего нельзя было понять. Мия обвила его руками за шею, прижалась щекой к щеке.

— Пожалуйста, поверьте мне!

— А второй? — тихо спросил даймё.

— Второй… — Она заулыбалась, как всегда, когда вспоминала Дайхиро, и Акио снова напрягся, глядя на ее мечтательное лицо. — Вы не сердитесь, ладно? Второй был тануки.

Рассказ о том, как девятилетняя Мия нашла осиротевшего малыша-ёкая, как прятала в заброшенном храме в горах и выкармливала, делясь своим скудным пайком, Акио выслушал в недоверчивом молчании.

— Дайхиро — замечательный, — с абсолютной убежденностью в своих словах сказала Мия. — Добрый, смелый и веселый.

— Замечательный, значит?

— Ой, не хмурьтесь! Я его очень люблю, но как брата. Он — мой единственный друг. Моя семья.