Ясинский Анджей - Воспоминания участника В.О.В. Часть 3

В это время на минном поле раздался взрыв. Солдат подскочил и выругался.

- Так тебе и надо, стерва. Сама нашла свою смерть.

Потом, повернувшись ко мне, сказал:

- Вот так постоянно. Если не люди, то скот гибнет.

Стали подходить немцы, они тоже рассуждали о корове, о минном поле, и как она могла туда попасть. Сожалели о происшедшем, жалели хозяина коровы и, закончив разговоры словом 'криег' - война, все разошлись. Дорогу отремонтировали, пассажиров из сошедших с рельс вагонов разместили по всему эшелону и поезд тронулся. Сидя в вагоне, я размышлял над ситуацией охранника, солдата. Как решит солдатское начальство: убрать корову, или оставить на минном поле? Если заставят убрать, то вытащит он ее с минного поля, или подорвется на минах, которые сам же поставил на своих бывших друзей и товарищей по духу, на партизан. Людей, защищающих его же родину СССР. Он охранял дорогу и минное поле от людей, которых считал для себя более близкими, чем его враги немцы, которым он сейчас служит. Мысли, думы, сомнения о зигзагах человеческой жизни. В какие только ситуации попадает человек!? Чудеса, и только! Попадет ли пленный советский солдат когда-нибудь домой? Все будет зависеть от его судьбы, предначертанной человеку свыше. Навряд ли пропадет!

Когда долго лежишь и нечем заняться, в голову лезут разные хорошие и не очень хорошие мысли. Люди вспоминают и анализируют прошлое, намечают планы на будущее. Знакомятся, разговаривают, обмениваются мнениями. Времени для разговоров предостаточно. В минском госпитале лечились русские, немцы. Почти все нации Советского Союза. И еще было много югославов, чехов, поляков, разных прибалтов, и даже голландцев. Мы, русские, на иностранцев смотрели, как на людей культурных и настроенных про-немецки. Говорили о многом, в основном со славянскими народами, но не очень им раскрываясь. Перед югославами, поляками, прибалтами играли роль великой нации. Они это не отрицали и, в свою очередь, посматривали на нас как на своих тайных союзников против немцев. Если об этом вслух и не говорили, то охотно подчеркивали наши родственные, славянские начала. Особенно дружелюбно и доверительно приглядывались к нам югославы. Все мы носили немецкую солдатскую форму, внешне были немецкими военнослужащими, но в большой политике радовались поражениям немцев и каждый про себя, тайком, погляды­вал в партизанский лес и радовался победам русских. Конечно, не все так думали, но многие.

Почти все прибалты хвалились своими подвигами против советских. Они об этом рассказывали подробно и смакуя свои подвиги против нас, советских или русских. С тех пор я невзлюбил всех прибалтов, я стал считать их большими своими врагами, чем немцев или других своих недругов нации. Смысл их ненависти к нам заключался в том, что они были богаты и более культурны, чем мы. Нас они называли нищими, полудикими чингис-ханами и грубыми полурабами Сталина. Жадными и голодными людьми, которые с голодухи, как свиньи, сожрут все, что им ни дай. Один из них до войны служил в своей прибалтийской армии. Потом при советах служил в со­ветской армии и теперь уже у немцев. Он в самом деле мог сравнивать армии, в которых служил. Он говорил, что в советской армии их кормили борщем, невкусным супом, перловой кашей и сухой воблой. До войны прибалты этим кормили своих свиней. Что даже воры у них были иные, не такие, как у русских. Их воры обворовывали ювелирные магазины, банки. У богатых родителей крали детей, потом требовали выкуп. А советские воры воровали обувь, оставленную у дверей, примусы, одежду, продукты, курей и другую мелочь. К ним пришли не представители культурной европейской нации, а полупьяные русские мужики с лицами дикарей, да еще через каждые два-три слова произносили отвратительный русский мат. Когда они пришли, мы их встречали с хлебом и солью, мы радовались, думали, будем жить еще лучше. Но потом, насмотревшись, стали их бояться и ненавидеть. Когда пришли немцы, почти вся молодежь ушла в немецкую армию, в свой национальный легион.

Такого мнения о нас, русских, были почти все прибалты. Немцы на эту тему с русскими не разговаривали. Больше молчали, а если чего и говорили, то коротко и мало. Чаще можно было услышать такое: да, не богатые, Сталин. Причем слово Сталин они произносили как Шталин. Злобы к русским, такой как у прибалтов, от немцев я не слышал. Поляки, особенно офицеришки небольшие, строили из себя людей очень культурных, чем-то близкими к немцам. Или даже более культурных, чем сами немцы. Особенно, если поляк хорошо разговаривал по-немецки и еще по-русски. Почему-то мне попадались поляки, все хорошо говорившие и по-немецки, и по-русски. Они были кичливыми представителями своей польской нации. Югославы, чехи, болгары больше слушали и своих мнений о России или о русских не высказывали.

Часто приезжали артисты. Немецкие или русские. Хотя русские артисты были разных национальностей: были украинцы, русские или больше белорусов. Все говорили, что приехали русские артисты. Немецкие артисты исполняли только немецкие или итальянские мелодии и песни. Немецкие артисты были из профессионалов и исполняли свои номера на уровне профессионалов. Среди артистов бывал какой-нибудь комик и он по ходу исполнения номера делал какие-нибудь смешные движения или гримасы, что вызывало смех среди зрителей и повышало успех артистов. Русские зрители не все одинаково воспринимали немецкий концерт. Русская интеллигентная публика смотрела и слушала наравне с немцами и получала удовольствие. Некоторые из слушателей рабоче-крестьянской публики уходили с таких концертов. Видно для русского крестьянина европейская музыка была мало интересной. Зато когда выступали Маши, русские артисты, славянские зрители ликовали. Русские артисты исполняли интернациональные номера. Немецкие, русские и еще чего-то на непонятном языке. Однако все получали удовольствие.

Однажды выступления русских артистов комментировал молодой парень, житель Минска. При советах якобы его отец занимал большой пост в Минске и он сам часто ходил на концерты. Многих молодых артисток он называл по имени и не очень лестно отзывался о них. Он говорил, что все они швабры, у которых нет ни женской гордости, ни человеческого достоинства. При советах ими пользова­лись советские высокопоставленные чиновники, в том числе и он сам. Теперь же они стали немецкими подстилками. Что им все равно, кому служить. Хоть своим, хоть немцам, лишь бы платили. Что в Минске все бабы дерьмо. Сегодня они все живут с немцами за кусок хлеба. Парню было лет 18-19, он был смел в разговоре и чего-то мне не понравился. Сам он был из полицаев, был ранен партизанами, а перед другими показывал свою высокую мораль. Я подумал тогда, если он так строго судит женщин, то сам то, за что продался немцам. Молчал бы.